Чудовище и красавица - [15]

При встрече он поцеловал ее, как свою, а потом всегда смотрел уже как на чужую.

Она, конечно, не могла в это поверить. Это рушило сказку, и она со слепым азартом напрасного чувства летела на померкший огонь. Отважно и сладострастно подставляла своему Демону переполненную пульсом шею, сама напарывалась на клыки, не в шутку намереваясь отдать всю кровь без остатка, веря в силу последней жертвы, ломающей злые чары. И в пылу самопожертвования не замечала очевидного — того, что горячие капли, покидая ее вены, уходят в землю, мешаются с водой, парят в воздухе, но уже не питают его сердце. Он больше не принимал жертв, просто не брал их. Припадал к источнику, но не пил из него, давно предпочитая вино. Или мясо. Или чью-то другую кровь, а скорее всего — просто голод.

Если бы ей было хотя бы тридцать! Как тем потрясающим французским женщинам. Их души привыкли, притерпелись к любви, как руки домохозяек, поначалу трепетные и неловкие, постепенно привыкают к нестерпимым температурам кухни так, что скоро оказываются в состоянии переставлять кастрюли с кипящим супом с одной конфорки на другую, не прибегая даже к помощи полотенец.

Но ей было только двадцать четыре. И она еще не знала других слов, способных успокоить его сердце, унять его дрожь и опустошить его одиночество…

— Я спасу тебя… Я всегда буду тебя любить, я всегда буду с тобой…

Его взгляд был долгим и странным. Сквозь изумленное, уважительное восхищение сочились благоговейный ужас и беспредельная, всепобеждающая жалость. Так смотрят на свое отражение в зеркале молодые, красивые, сильные и счастливые люди, внезапно узнавшие, что у них нашли рак в последней стадии.

Есть такие чудовища, которые больше всего на свете не желают быть расколдованными.

Потом, на новогодней вечеринке, он появился, крепко обнимая эффектную рыжеволосую русалку. Или двух? Он был пьян, разудал, даже разнуздан…

— Женщины — ужасные создания… Без них никуда, но и с ними невозможно… — радовал он налетевших репортеров праздничными откровениями.

— Наверное, скоро женюсь — чтобы избавиться от поклонниц.

— И кто же будет твоя половина — красавица и умница?

— Ни в коем случае — страшная идиотка. Все ж продажные твари, а красавицы и умницы — тем более!

Есть такие королевичи, которым не нужна Настенька, чтобы вернуть их к жизни. Они терпеливо ищут настоящую ведьму. Не ту, которая разрушит чары, а ту, которая сумеет вновь околдовать. Позже, когда немного ослабнет та бешеная центробежная сила, с какой он вращает колесо своей жизни, какая-нибудь молодая и сильная колдунья все же удержится там, вовремя ухватившись за его сердце.

Хорошо, что коньяк обжигает горло — можно, не стесняясь, вытирать слезы. Лерка, как всегда, оказалась права:

— Если влюбишься в такого, потом будешь реветь всю оставшуюся жизнь.

Она и ревела. И стонала. И каменела, как зомби, пугая близких. Шептала молитвы. Била ладонями бетонные стены так, что руки немели до плеч. И кричала беззвучно, так чтобы никто не слышал: «Чудовище! Чудовище!! Проклятое чудовище!!!»

Его голос умел говорить слова, которые без скальпеля вскрывают грудную клетку в том месте, где находится сердце. Слова, которые никогда уже не позволят забыть его, слова, заставляющие рассветами терзаться бессильным вопросом — «зачем?». Зачем он ей это говорил? Зачем он ей так это говорил?! Ведь и без того она уже полностью принадлежала ему, и он это видел. Так зачем?!

Отгадка нехитра. Просто он из тех, кто верит в то, что делает, в то, что говорит. Верит в каждый момент времени, верит так, что остальным остается только одно — верить тоже.

В этом истинный дар Дон-Жуана — знать и говорить то, что ты больше всего желаешь услышать. Дон-Жуан ведь не виноват, что у него есть этот дар. И потребность им пользоваться.

Часто его глаза скользят по лицам, но если, благодаря случайности или року, он вдруг увидит тебя в толпе… ты уже никогда не усомнишься в собственной уникальности. И начнешь искать подтверждения этому в других глазах, в разных — родных и незнакомых, удивленных и равнодушных. Не найдешь. И станешь снова ждать встречи с ним.

— Он вампир и донор одновременно — дает больше, чем ты можешь в себя вместить, но и опустошает уже навсегда… Он как черная дыра наоборот — втягивает, и «влетаешь». Через год смотришь — все вокруг молодые, а ты… тебя уже почти нет…

— Чего так убиваться-то? Ты ведь заранее это знала…

Она знала. Только боялась поверить.

Тогда, в затемненном номере, пропитанном свежестью воздуха с балкона и летучим запахом его духов, — она разом постигла всю эту «темную тайну». Загадку, которую, казалось, ей уже никогда не решить.

Это случилось сразу, когда он, едва прикрыв дверь, оказался стоящим вплотную к ней, когда прижал ее к себе, а точнее, сам прижался — жадно, плотно, больно воткнувшись коленями в ее колени, и так устало, доверчиво уронил голову в ямку между ее плечом и шеей. Когда лицо ей пощекотали слишком мягкие для мужчины волосы — она поняла все эти парадоксы и противоречия! Как же все это просто…

Этот печальный и остроумный, циничный и открытый поэт с глазами Пьеро и ртом Арлекина… он просто по-сумасшедшему молод! Так по-сумасшедшему, безрассудно и исступленно молод, что ей в свои двадцать четыре никогда не угнаться за его молодостью. Просто мальчишка — нежный и резкий, злой и страдающий. Мужчины редко бывают такими молодыми. Женщины — никогда.