Чудовище для проклятой - [6]

“71. 65. 34. 2”.

Одна из цифр вдруг мигнула, и число изменилось.

“71. 65. 34. 1”.

“71. 65. 33. 69”.

Сердце неприятно сжалось.

Слишком сильно это напоминало… таймер. Вот только что случится, когда время закончится? И если это именно обозначение оставшегося времени, то как его считать?

Под ложечкой засосало.

— Да, Карина Витольдовна, умеете вы попадать в истории. Главное, выход оттуда найти.

Чему я научилась на работе, так это составлять планы. И графики. И делать это так, чтобы ничего не затягивать.

— Так, — собственный голос в тишине дома прозвучал хрипло, — сначала стоит сказать спасибо за то, что ты хоть кое-что уже о мире знаешь. И запомнить, что зовут тебя Каарра, и ты, оказывается, беглянка. Или изгнанница? — спросила у собственного отражения.

Слишком много пробелов в этих историях. Виски слегка заныли, но панику я легко отбросила прочь, как старую тряпку.

Состроила несолидную рожицу зеркалу.

Чтобы такая когтистая прелесть, как я, да не нашла выход?

Перебьются-перетопчутся.

— За вас, девочки, — шепнула, стряхивая проклятые слезинки.

Горло пересохло.

— Прорвемся!

И как будто кто-то ласково и нежно погладил по голове, шепнув:

— Ты справишься! Ты не одна!

Провести вылазку на улицу было решено немедленно. Чем дольше сидишь — тем страшнее.

…чужая жизнь

Одно более-менее приличное платье все же нашлось. Ткань выцвела, став бледно-голубой вместо синей, воротничок — словно у студентки примерной — был безжалостно оторван. Все равно слишком истрепался! Длинные юбки я терпеть не могла, но пришлось смириться.

Небольшая серая сумка из плотной, холщовой ткани на плечо. Там — несколько монеток. Денег нашлось чудовищно мало и их стоило беречь.

Всего семьдесят монет. Из них сорок серебряных, остальное — медяшки. В Дарании денежная система была весьма проста. Всего четыре вида монет. Золотые — самые дорогие, серебрушки — сто двадцать серебряных на золотой, медные — пятьдесят таких на серебряный и угольки. Почему угольки? Эти монетки были сделаны из самого простейшего металла, который разрушался быстрее прочих, и были в ходу в основном у бедняков. Сто угольков за медяшку. Куда уж проще…

Себе не признавалась — но идти было страшно. Страшно открыть рассохшуюся облупленную дверь. Спуститься вниз по деревянной скрипящей лестнице с третьего этажа, где Каарра снимала квартиру. Хорошо, никто по дороге не попался. Входная дверь скрипнула — и впустила солнечный луч. Погода стояла жаркая, как-никак — середина ассы — или лета, если считать по-земному.

Город не был тих, все же хоть и не столичный — но один из крупнейших в стране, Гор-Даарот стоял на пересечении многих торговых путей.

Глаза пришлось зажмурить — отвыкли от такого яркого света.

Шум, гул, выкрики, скрип колес и вопли ездовых животных ошеломляли. Я замерла у входа, но тут же поспешно отодвинулась — мимо, бешено вращая глазами, пронесся огромный бородач, таща на плече бочку.

— Постор-рронись, немочь! — рявкнули во всю широту легких.

Если подумать, в Москве и пострашнее толкучки были, но… казалось, что прошлое таяло с ужасающей скоростью, забываясь. И оставляло меня наедине с растерянностью и настоящим.

Сдула с лица локон темно-каштановых, неожиданно мягких волос, хмыкнула, нацепив на лицо как можно более надменное выражение. Встречают не только по одежке! Главное — как себя поставить! Слава теперь уже моей памяти — хоть немного в городе сориентироваться.

А это ведь бедные кварталы. Альдисса жила совсем в другом месте.

Несмотря на жару, поежилась. И вздернула упрямо подбородок.

Сначала — разузнать сплетни. Или лучше потратиться на местную газету — их было даже несколько. После — зайти в любую книжную лавку и попробовать хитростью осведомиться на счёт странных цифр, даже план был.

Сходить и купить хоть немного еды.

С трудом, но добраться до продуктовых рядов удалось. Здесь было скорее что-то вроде стихийного рынка — приходилось быть крайне внимательным и осторожным, чтобы сохранить все свое при себе, да и ещё и уйти почти не затоптанным.

Крики. Шум. Гам. Похоже, реакция жуткого неприятия и раздражения шла именно от нынешнего тела. Остатки инстинктов — если это можно было так назвать. Неожиданно обострившийся нюх отчетливо улавливал в общей куче и несвежие овощи, уже прошедшие через третьи руки, и другие затхлые или откровенно неприятные запахи… Пот, азарт, гнев, усталость, раздражение…

Я не сразу осознала, что губкой впитываю чужие чувства. Что они почти захлестывают с головой, заставляя бессильно барахтаться на поверхности. Тяжело. Невыносимо тяжело и противно. И только годами выработанный в той, другой жизни инстинкт помог сосредоточиться и собраться.

Я должна. Я справлюсь!

— Эй, куда прешь! Под ноги смотри! Пьяная, что ли?

Большая тетка с пудовыми кулаками оттолкнула в сторону. Я пошатнулась и с трудом удержала равновесие, опершись о прилавок.

Проклятье.

Какой-то мелкий мальчишка в этот момент ухватил грязной рукой несколько булок — и бросился бежать с диким воплем:

— Вор! Вор!!!

Не сразу поняла, что показывают пальцами почему-то на меня.

И продавщица — молодая женщина лет тридцати на вид в туго накрахмаленном чепце мрачнеет, начиная выдвигаться из-за прилавка.