Чудотворец наших времен - [37]
Софья решила бежать за доктором.
– Не надо, – остановил ее владыка. – Сейчас все кончится.
Но рвота не кончалась.
– Сейчас, сейчас, – едва слышимым голосом уже шептал владыка.
Софья видела, что владыку рвет какой-то сизой жидкостью.
Наконец рвота прекратилась, и Софья помогла владыке добраться в его комнатку. Хорошо бы ему лечь, но, как и в Шанхае, и в Париже, всюду, где он жил, кровати у него не было. Стояло лишь кресло, в котором он отдыхал.
Она опустила его худенькое измученное тело в кресло.
– Да что же это вы съели? – спросила Софья.
– Ничего.
– Выходит, это я вас отравила?
– Не ты, – по движению губ она поняла, что он молится. – Иди, не беспокойся, – сказал он. – Все уже прошло.
– И врача не надо?
– Не надо.
Софья решила не уходить, боясь, как бы владыке снова не стало хуже. Она вслушалась в его шепот и разобрала:
««И сказал Марии, Матери Его: се, лежит Сей на падение и на восстание многих в Израиле и в предмет пререканий, – и Тебе Самой оружие пройдет душу, – да откроются помышления многих сердец».
Софья поняла, что владыка читает из Евангелия, кажется, от Луки – ведь праздник Сретения Господня еще не прошел.
– И все действительно обошлось без врача, – закончил свой рассказ отец Владимир. – И надо еще сказать, что никаких расследований владыка вести не стал. Более того, запретил. А отец Потапий спустя некоторое время уехал в Аргентину, кажется.
Глава четырнадцатая
«Аще не крещен»[7]
Нагулявшись по городу, Федор и Иван вернулись в отель. Здесь их уже ждал отец Александр.
– А я вас потерял. Идемте, я обо всем договорился, – сказал он. – Как раз до вечери успеем. Федор понял, что речь ведется о крещении Ивана. – Вы с Людмилой Михайловной будете восприемниками. Согласны, Федор? Ну, я и не сомневался. А ты, Ваня, готов?
– Да.
Вчера говорили о крещении с отцом Александром. Батюшка сказал, что в подобном случае, какой у Ивана, есть особый чин «докрещения». Называется он «Аще не крещен». Но и к нему надо серьезно подготовиться.
Ложась спать, он учил наизусть «Символ веры», как обязал его батюшка. Вроде выучил, хотя и нетвердо. Утром решил сбрить свою бороденку и усы.
Еще вчера, войдя в собор, Иван испытал особенное чувство, которого не испытывал ранее. И в Москве Ирина водила его в разные церкви – чаще всего в тот храм, где служил батюшка, который и помог Ирине пристроить брата в эту поездку в Сан-Франциско.
Но в том храме – хотя и было все богато изукрашено, блестело золотом, иконостас до потолка, все своды в росписях, полы выложены мраморными узорами, – все же не ощущалось того благолепия, что здесь, в соборе.
Иван еще не разобрался, в чем именно заключено отличие, но сердце его уже откликнулось, застучало радостно и тревожно.
Он объяснил это тем, что предстоит крещение.
Отец Александр помог ему раздеться до пояса, закатать до щиколоток брюки.
Отец Владимир, которого настоятель благословил крестить Ивана, свершил чин оглашения.
Иван отрекся от сатаны и «от всех его дел и всех его ангелов, всего его служения и всей его гордыни».
Трижды твердо ответил священнику, что «сочетается со Христом».
«Символ веры» он прочел и ни разу не споткнулся.
Отец Владимир в белом облачении – строгий, торжественный, совсем не такой, каким сидел вчера с ними за одним столом в отеле, – был для Ивана кем-то вроде посланника небес. А может, так было на самом деле.
Позади священника светились дивные иконы Иоанна Предтечи, того, что крестил Самого Иисуса Христа; Богоматери; крылатого Ангела с меч ом, опущенным вниз.
И какое-то новое, ранее совсем неведомое чувство все сильнее завладевало Иваном.
После молитв отец Владимир, свершив помазанием маслом, окунул склоненную голову Ивана в купель.
– Крещается раб Божий Иоанн во имя Отца… Аминь, – и погрузил голову Ивана второй раз. – И Сына… Аминь. – И в третий раз опустил голову в купель. – И Святаго Духа…. Аминь.
Помазали Ивана миром, надели крест, приобретенный отцом Александром здесь, в соборе, и стал Иван Иоанном – православным христианином. Уже не по словам сестры Ирины, а по действительному крещению.
Поздравили Ивана все, кто был рядом. Хотели вернуться в отель, но Иван попросил отца Владимира:
– А можно остаться? Я хотел бы все получше рассмотреть. Очень красиво.
– Пожалуйста. Собор расписывал архимандрит Киприан, лучший наш иконописец, – отец Владимир перекрестился. – Теперь его нет с нами. Если хотите, я немного расскажу о нем.
Возражений не было, и отец Владимир повел гостей и иконе святых царских мучеников – ведь отец Киприан был первым, кто написал икону царя
Николая II и его семьи, ставшую канонической во всем православном мире.
Отец Киприан любил собирать грибы. Хорошо идти хвойным лесом теплым днем и чувствовать благодать Божью. Запахи трав, хвои, посвист птиц, игра света и тени меж высоких дерев, – что может быть лучше для покоя души?
А вот и светло-коричневая шляпка гриба виднеется под иголками. Отец Киприан пошевелил суковатой палкой, разгреб палые иголки. Целое семейство маслят открылось перед ним… Одни побольше – это папа с мамой, другие поменьше – это детки. Срезать грибы надо ножичком аккуратно, чтобы не повредить матицу. Это только нерадивые да неумелые вырывают грибы с корнем. Не знают, глупые, что тогда не будет здесь больше грибов. А срежешь аккуратно – снова приходи и бери дары леса. И маленькие детки подрастут – они же для вас, глупых, и растут.
Анатолий Солоницын – человек разбуженной совести, стремящийся к высоким стандартам во всем: актерской игре, отношении к людям, ощущении жизни, безукоризненной строгостью к себе. Именно поэтому он оказался востребован лучшими кинорежиссерами отечественного кино своего времени. Его творческий путь озарили такие великие люди\звезды, как Андрей Тарковский, Никита Михалков, Сергей Герасимов, Глеб Панфилов, Лариса Шепитько, Вадим Абдрашитов. Их фильмы и, прежде всего, гения русского кинематографа Андрея Тарковского, вошли в золотой фонд мировой культуры. В книге «Странствия актера с Андреем Тарковским» родной брат артиста Алексей Солоницын рассказывает о непростом пути актера, так рано ушедшем из жизни, о фильмах «Андрей Рублев», «Зеркало», «Сталкер» и других шедеврах кино, о вере, победившей все преграды и испытания. Это издание книги дополнено рядом глав, рассказывающих о событиях детства и юности, а также поры творческой жизни. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Эта книга выходит к 100-летию страшной революционной катастрофы, разрушившей Российскую империю. Безбожники подняли руку на помазанника Божия и его семью, на православную веру. Русская земля сплошь полита кровью мучеников, которую называют семенем христианства. Книга Алексея Солоницына повествует о восшествии на голгофу святых царя-страстотерпца Николая и его Августейшей семьи, об их ритуальном убийстве, о святых князьях Борисе и Глебе, о убиении монахинь Иверского монастыря. Все они прославили Господа, и их подвиг навеки запечатлен в истории Русской Православной Церкви.
Приглашаю тебя в путешествие, юный читатель. В ту страну, которая делает нашу жизнь богаче, а ум пытливее и острее.Эта страна называется Фантастикой.Не смущайся, что ее нет на карте. Не говори заранее: «Так не могло быть!», когда прочтешь о событиях, которых действительно не было. Знай: фантастика тем и замечательна, что позволяет представить то, что может быть.Вообрази: вот ты отправляешься в космический полет, вот ты встретился с мыслящими существами на далекой планете…Тебе нелегко придется, верно? Надо так много узнать, надо, чтобы тебя поняли…Если ты хочешь узнать, что случилось с астронавтами на планете Аэлмо (можешь назвать ее по-другому), отправимся в путь.
В год Полтавской победы России (1709) король Датский Фредерик IV отправил к Петру I в качестве своего посланника морского командора Датской службы Юста Юля. Отважный моряк, умный дипломат, вице-адмирал Юст Юль оставил замечательные дневниковые записи своего пребывания в России. Это — тщательные записки современника, участника событий. Наблюдательность, заинтересованность в деталях жизни русского народа, внимание к подробностям быта, в особенности к ритуалам светским и церковным, техническим, экономическим, отличает записки датчанина.
«Время идет не совсем так, как думаешь» — так начинается повествование шведской писательницы и журналистки, лауреата Августовской премии за лучший нон-фикшн (2011) и премии им. Рышарда Капущинского за лучший литературный репортаж (2013) Элисабет Осбринк. В своей биографии 1947 года, — года, в который началось восстановление послевоенной Европы, колонии получили независимость, а женщины эмансипировались, были также заложены основы холодной войны и взведены мины медленного действия на Ближнем востоке, — Осбринк перемежает цитаты из прессы и опубликованных источников, устные воспоминания и интервью с мастерски выстроенной лирической речью рассказчика, то беспристрастного наблюдателя, то участливого собеседника.
«Родина!.. Пожалуй, самое трудное в минувшей войне выпало на долю твоих матерей». Эти слова Зинаиды Трофимовны Главан в самой полной мере относятся к ней самой, отдавшей обоих своих сыновей за освобождение Родины. Книга рассказывает о детстве и юности Бориса Главана, о делах и гибели молодогвардейцев — так, как они сохранились в памяти матери.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Поразительный по откровенности дневник нидерландского врача-геронтолога, философа и писателя Берта Кейзера, прослеживающий последний этап жизни пациентов дома милосердия, объединяющего клинику, дом престарелых и хоспис. Пронзительный реализм превращает читателя в соучастника всего, что происходит с персонажами книги. Судьбы людей складываются в мозаику ярких, глубоких художественных образов. Книга всесторонне и убедительно раскрывает физический и духовный подвиг врача, не оставляющего людей наедине со страданием; его самоотверженность в душевной поддержке неизлечимо больных, выбирающих порой добровольный уход из жизни (в Нидерландах легализована эвтаназия)
У меня ведь нет иллюзий, что мои слова и мой пройденный путь вдохновят кого-то. И всё же мне хочется рассказать о том, что было… Что не сбылось, то стало самостоятельной историей, напитанной фантазиями, желаниями, ожиданиями. Иногда такие истории важнее случившегося, ведь то, что случилось, уже никогда не изменится, а несбывшееся останется навсегда живым организмом в нематериальном мире. Несбывшееся живёт и в памяти, и в мечтах, и в каких-то иных сферах, коим нет определения.