Чудо в Пираньясе - [3]

А ведь кое-кто предупреждал нашего трубадура о смертельной опасности например, любитель лубочной поэзии и одновременно хозяин пансиона, где поселился Убалдо: лучше тебе бежать отсюда, приятель, на счету Линдолфо Эзекиэла больше тридцати трупов, и это не считая тех, кого он отправил на тот свет, еще не став знаменитостью. Убалдо не поверил: эти алагоанцы слишком пылкие патриоты, а, кроме того, из-за такой женщины стоило пойти на риск.

Многие видели, как Кападосио вошел в дом Сабо в сумерках и оставался там почти до обеда, потому что красотке все было мало, она просила еще и еще, а наш бард, встретив такую ненасытность, хотел продемонстрировать все, на что способен: не только силу и пыл, но и всякие изысканные штучки, которым научился у профессиональных проституток — среди них была даже одна француженка — и стал изощренным любовником.

Никто так и не узнал, почему Линдолфо Эзекиэл передумал и вернулся в Пираньяс в разгар шумной воскресной ярмарки, в тот самый момент, когда усталые любовники слились в последний раз, полные нежности и печали из-за предстоящей разлуки. Бандит ворвался с револьвером в руке, задыхаясь и рыча, что кастрирует негодяя, а потом пристрелит его на рыночной площади. За ним по пятам бежала толпа зевак, до крайности возбужденная угрозами, и все это очень напоминало мистерию о распятии Христа.

Как только Линдолфо распахнул дверь, Сабо сразу поняла, что сейчас будет:

— Это мой муж, сказала она и тихонько рассмеялась.

По привычке, отработанной годами, Убалдо стал искать, чем бы прикрыть наготу, так как не был эксгибиционистом и на публике появлялся всегда прилично одетым. В спешке под руку ему попалась коротенькая розовая сорочка Сабо, и он натянул ее через голову. Кападосио был мужчиной богатырского сложения, и сорочка едва доходила ему до пупка. Но голым, вопреки измышлениям злопыхателей, он не был. Убалдо выпрыгнул из окна, когда рогоносец, с револьвером в руке, уже ворвался в комнату. Сабо, невинная жертва, честная жена, во всем обвинила поэта: это он пытался соблазнить и обесчестить ее. Она же героически сопротивлялась и теперь требовала отмщения. Я отрежу у этого негодяя яйца, а потом пристрелю, как собаку, успокойся, радость моя, я отмою твою честь в крови.

По рыночной площади они бежали в таком порядке: впереди — поэт Убалдо Кападосио, едва прикрытый женской сорочкой, мужское достоинство на виду, приговоренное к ампутации хозяйство болтается из стороны в сторону. За ним вооруженный до зубов, с револьвером и острым ножом для холощения хряков, капитан. Следом — жаждущая зрелищ толпа. Усталый после феерической ночи,

Кападосио начал терять темп, убийца и нож с каждой секундой все ближе и ближе. Вот сейчас холодная сталь … у — у — у!

Вдруг у них на дороге оказался птичий рынок — множество клеток с птицами, наставленных друг на друга. На полной скорости, подгоняемый страхом, Убалдо Кападосио врезался в стену из клеток, и птицы, десятки, сотни птиц, вырвались на свободу и взмыли вверх. И все это неисчислимое множество: голуби и дрозды, иволги и кардиналы, канарейки и куиубы собрались в стаю, подхватили Убалдо Кападосио за подол сорочки и вознесли на небо. Во главе стаи летели двенадцать попугаев арара, прокладывая дорогу в облаках, увлекая за собой трубадура, легкого, как поэзия.

Линдолфо Эзекиэл застыл на месте посреди ярмарки. Там он и стоит до сих пор, превратившись в огромные рога, самые ветвистые на всем Северо-Востоке.

Умельцы делают из них гребни, кольца, стаканы для кашасы и многое другое.

Вот так наемный убийца и бандит стал приносить пользу обществу. Что касается Сабо, то она осталась жить в городе и приняла покровительство полковника Жарди Рамалью, того самого, что был свидетелем погони и чуда.

Птицы пронесли по воздуху Убалду Кападосио, с его невредимым достоинством, через весь Алагоас. А перелетев границу штата Сержипи, опустили на землю в женском монастыре. Монашки приняли поэта с распростертыми объятиями и не задавали вопросов.