Чудо в Марабране - [31]

СТОЛКНОВЕНИЕ

Не доходя шагов десяти до престола гросса, старец подернулся к залу и… словно гремящий вихрь пронесся под высокими сводами. Гаснут жертвенные светильники перед священными знаменами, испуганно звенят хрустальными подвесками электрические люстры.

— Так-то вы встречаете своего владыку небесного, рабы недостойные?! На колени, мерррзавцы!!! — львиным рыканьем взрывается старец, тряхнув своей белой гривой.

Словно колосья под напором урагана, безмолвные священнослужители мигом простираются ниц, прячут носы и глаза в ковровом ворсе.

Старец окидывает их разноцветные спины грозным взглядом и затем медленно оборачивается к престолу.

Прежде чем он успел повернуться, из-за престола стрелой выскочил Куркис Браск с чемоданом в руке и, в несколько прыжков достигнув выхода, исчез за широкой портьерой. Его стремительного бегства не заметил никто: ни бог, ни гросс, ни служители божьи…

Повернувшись к престолу, старец вонзает в первосвященника свой жгучий взор. Он молчит и явно чего-то ожидает. Глаза его все больше и больше разгораются гневом. А гросс сидит ни жив ни мертв и не смеет взглянуть на повелителя вселенной.

И тогда, встряхнув нетерпеливо белоснежной гривой, могучий старец вновь прогремел:

— Ты, червь земной, мерзкий, хлипкий и погрязший в пороках! Ты, гнуснейший и вероломнейший из человеческих тварей! Ты, подло присвоивший себе звание моего сына на земле! Тебе говорю я: встань и сойди с престола!

«Конец!» — пронеслось в парализованном мозгу гросса сардунского.

Но именно это сознание неизбежной гибели, это чувство, что терять уже больше нечего, возвращает гроссу некоторое самообладание, пробуждает в нем инстинкт самосохранения, толкает его на борьбу, пусть даже заведомо безнадежную. Он не спешит подчиниться приказу бога. Он лишь с бесконечной покорностью и кротостью смотрит на страшного бога и, поправив на голове сбившуюся набок тиару, говорит тихим, елейным голосом:

— Прости, о повелитель вселенной, дряхлого, немощного старика. Ты, великий, всемогущий и всеведущий, знаешь, сколь преданно тебе мое сердце, истомленное постом и молитвами. Яви же милость ко мне, о всеблагий и всемилостивый, не ввергай меня на старости лет в пучину позора и унижения… Да, я мерзок и грешен! Но кто из смертных не грешен, о владыка! Ты един без греха и скверны, ибо в тебе начало и конец всего сущего! Ашем табар! Ашем табар! Ашем табар!

Произнося эти ни к чему в общем-то не обязывающие слова, гросс в душе приободряется, почти ликует:

«Жив еще и на престоле сижу! Не испепелил, не пронзил меня молнией, а стоит и слушает! Стоя слушает своего лукавого раба! Значит, еще не все потеряно! Значит, еще поборемся!»

Но бог, словно прочитав мысли гросса, сверкающей громадой надвигается на престол и обрушивает на него потрясающие раскаты своего страшного голоса:

— Слазь долой, тля ничтожная! Ты еще смеешь разглагольствовать! Где знаки твоей покорности и смирения?! Почему на голове твоей не пепел покаяния, а золотой колпак порочной гордыни?! Почему на тебе не грязное рубище, а богатое одеяние?! Слазь с престола, не то я предам тебя таким мукам, что от них в ужасе взвоет проклятый мною прародитель зла!!!

На сей раз гросс сардунский не смеет ослушаться столь категорического приказа. Он сползает с престола и отвешивает богу глубокий поясной поклон.

— Воле твоей покорна вселенная, о лучезарнейший, а я — ничтожная пылинка в могучей длани твоей. Ашем табар! — угодливо произносит он при этом, но уже без прежнего страха и трепета.

Бог бесцеремонно отпихивает его и сам взгромождается на престол. Его внушительная фигура становится теперь еще величественнее и грознее.

А гросс, совсем обнаглев, усаживается на самую нижнюю ступеньку престола, показывая этим с совершенной очевидностью, что от прав сына божьего он и не думает отказываться.

Бог не гонит его: видимо, ему просто надоело перепираться с вредным и хитрым старикашкой. Окинув взором ряды простертых на полу священнослужителей, он снова разражается оглушительным громом:

— Ну, порождения ехидны! Признаете вы меня повелителем вселенной или все еще упорствуете в своих подлых сомнениях?!

По спинам священнослужителей пробежало волнение. Один из них, престарелый митрарх из далекой восточной провинции, воздев руки горе, возгласил дрожащим голосом:

— Боже наш великий и справедливый! Ты един направляешь движение светил и держишь всякое дыхание в могучей деснице своей! Ты — упование и надежда всех человеков! Ашем табар!

— Ашем табар!.. — глухо проносится по рядам уткнувшихся в ковер священнослужителей.

— Ашем табар!!! — оглушительно гремит бог и затем, значительно тише, продолжает: — То-то же! Един!..

Но тут у него под ногами раздается тихий, смиренный голосок гросса сардунского:

— Припадая к стопам твоим, о владыка, молю тебя! Сними последнюю пелену тумана с глаз наших! Яви нам свое величие! Ашем табар!..

— Наглец! Ты не насытился марабранским чудом? Тебе новых чудес захотелось?! — негодует бог.

— Не чудес, о повелитель вселенной! — стонет гросс. — Не чудес, а свидетельства непреоборимого!.. Прости меня, ничтожного, но я не для себя, не для себя, ибо я верую, что ты истинный отец мой небесный! Я молю тебя ради маловерного и в сомнениях погрязшего человечества!..