Чудо «Полумесяца» - [10]

– Вы хотите сказать, что Уилсон выдернул его из окна, как форель на леске? – спросил секретарь.

– Да, – ответил священник, – а потом опустил его через другое окно в парк, где третий сообщник повесил его на дереве. В переулке всегда пусто, а напротив глухая стена. Все произошло за пять минут после того, как ирландец подал сигнал пистолетным выстрелом. Преступников было трое, и мне интересно, сможете ли вы догадаться, кто они такие.

Все трое посмотрели на квадрат окна и пустую белую стену за ним, но никто не ответил.

– Кстати, – продолжал отец Браун, – не думайте, что я осуждаю вас за ваши сверхъестественные выводы. На самом деле причина очень проста. Вы все называли себя убежденными материалистами, но в сущности балансировали на грани веры – практически во все, что угодно. В наши дни тысячи людей балансируют на этом краю, но она очень острая и неудобная. Вы не успокоитесь, пока во что-нибудь не поверите; поэтому мистер Вэндем прошелся по новым религиям частым гребнем, мистер Олбойн цитирует Священное Писание в своей религии дыхательных упражнений, а мистер Феннер ропщет на того самого Бога, существование которого он отрицает. Вот где ваша слабость: естественно верить в сверхъестественное, но кажется неестественным признавать лишь естественные вещи. Хотя достаточно было лишь легкого прикосновения, чтобы заставить вас поверить в сверхъестественное, вокруг вас происходили самые обычные события. Они были не просто естественными, а почти неестественно простыми. Полагаю, такой простой истории еще не бывало.

Феннер засмеялся, но тут же умолк с озадаченным видом.

– Я не понимаю одного, – сказал он. – Если это был Уилсон, то почему Уинд держал подобного человека так близко к себе? Как он мог пасть от руки того, кого ежедневно видел в течение нескольких лет? Он славился своим умением судить о людях.

Отец Браун стукнул зонтиком в пол с редкой для него выразительностью.

– О да, – почти свирепо сказал он. – Поэтому его и убили. Его убили за то, что он был судьей для людей.

Все уставились на него, но он продолжал, как будто слушателей не было рядом.

– Как может любой человек быть судьей для других людей? – сурово спросил он. – Эти трое были бродягами, которые некогда предстали перед ним и которых он быстро раскидал в разные стороны, будто для них не существовало ни правил учтивости, ни права на личную жизнь, ни свободы воли в дружеских отношениях. Даже двадцати лет не хватило, чтобы залечить рану, нанесенную невероятным оскорблением, когда он осмелился познать их с первого взгляда.

– Да, – тихо сказал секретарь, – теперь я понимаю… И еще понимаю, как вы понимаете… всевозможные вещи.

– Будь я проклят, если что-нибудь понимаю! – пылко воскликнул неистовый проповедник с Запада. – Для меня ваш Уилсон на пару с ирландцем – всего лишь головорезы, прикончившие своего благодетеля. В моей морали нет места для таких кровавых убийц, религия это или не религия.

– Да, он кровавый убийца, – тихо сказал Феннер. – Я его не защищаю, но думаю, что дело отца Брауна – молиться за всех людей, даже за такого человека, как…

– Да, – подтвердил отец Браун. – Мое дело – молиться за всех, даже за такого человека, как Уоррен Уинд.