Чудо поцелуя - [33]

— Посмотрите на те события с другой точки зрения, Джо. Я охотно признаю, что вы оказали мне большую любезность, согласившись на интервью. Но, может быть, наша беседа будет полезна и для вас тоже. Возможно, мой беспристрастный взгляд натолкнет вас на какой-то новый поворот в вашем запутанном деле.

Конечно, к Джозефу Уоткинсу она сейчас относилась не более объективно, чем, например, к членам собственной семьи. Но она была убеждена, что ее профессиональные навыки помогут исключить некоторые щекотливые моменты.

— Вряд ли, — подумав, сказал он. Множество людей, включая адвокатов и судей, рассматривали мой случай под разными углами и ничего не нашли, кроме моей вины.

Он доел свой бутерброд и зашвырнул пустую банку из-под сока в кузов пикапа.

— Но я буду рад вашей мифической соломинке.

Соломинка тут не поможет, усмехнулась Нэнси. Опровергнуть такой приговор — труднейшая задача. Чтобы ее решить, надо хвататься не за соломинку, а за большое, надежное бревно доказательств.

— Я помню кое-какие подробности суда, Джо, но предпочла бы услышать все от вас. Если не ошибаюсь, убийство случилось во время какого-то сборища в поместье, не так ли?

— Да. Каждый год четвертого июля[2] отец приглашал на барбекю всех своих служащих. Он нанимал деревенский оркестр, раздавал телевизоры и радиолы в качестве призов за добросовестную работу. Обычно эти пикники всем очень нравились.

Нэнси быстро записывала.

— Что же случилось в последний раз?

— Мои неприятности начались раньше, еще тогда, когда отец собрался уходить в отставку и прочил меня на свое место в совете компании. Насчет этого мы с ним долго спорили, но я оставался непреклонным. И давно бы уехал, если бы из-за болезни отца не приходилось все больше и больше брать на себя его обязанности. Но я всех предупредил, что занимаюсь делами только временно.

— Болезнь отца, — задумчиво произнесла Нэнси, — должно быть, была большой бедой для него — человека, привыкшего повелевать всем и всеми вокруг. Может быть, выбирая вас в качестве преемника, он намеревался сохранить видимость контроля?

Джо отрицательно покрутил головой.

— Трудно представить, чтобы отец чего-то опасался. Но, оглядываясь назад, полагаю, что некоторые из его наиболее эмоциональных реакций походили на боязнь… Во время того пикника он публично объявил о своем решении.

Джо взглянул вверх, в облачное небо, все еще угрожающее дождем, и слегка покачал головой.

— Я стал полушутливо отнекиваться, но он не принял моей шутки. Тогда я всерьез заявил о своем решительном отказе. Но отец был не из тех, кому можно перечить, тем более публично. Он рассвирепел. Наш спор перешел в драку. Так вот, сгоряча он огрел меня по плечу клубной клюшкой для гольфа.

Нэнси увидела, как Джо инстинктивно поднял руку, словно пытаясь закрыться от удара.

— Это было омерзительно, и все присутствующие просто остолбенели. Давным-давно прошло то время, когда я мог бы позволить кому-нибудь, пусть даже отцу, ударить себя. Скажу вам честно, Нэнси, я с трудом сдержался. Повернулся и направился домой, чтобы попрощаться с мамой, прежде чем уехать в Фэйрмонт, как я задумал раньше. Я даже не знал, что отец последовал за мной.

Он на секунду остановился, чтобы отфутболить маленький камешек, попавшийся под ногу.

— Через несколько минут я спустился со второго этажа и нашел отца в луже крови на полу в гостиной. У него был проломлен череп.

Проклятье! — подумал Джо. Опять надо все ворошить. Изложи только факты, мысленно приказал он себе. Не позволяй вернуться горю, гневу, страху. Однажды эти бесполезные эмоции уже захлестнули его разум и ничего хорошего из этого не получилось. Он взял себя в руки, и голос его снова окреп:

— Когда я вспоминаю эту сцену, то до сих пор чувствую провалы в памяти, — продолжал Джо. — Кажется, с минуту я стоял, потрясенный до отчаяния, а потом опустился на колени рядом с телом отца. Каждый, кто хоть однажды видел фильм об убийстве, — сухо сказал он, — знает, что на месте преступления ничего нельзя трогать. Но я совершил глупость — машинально поднял ту самую обагренную кровью клюшку. До сих пор помню, как отвратительно она выглядела, валяясь рядом с трупом отца…

Нэнси бросило в дрожь от абсолютной бесстрастности его голоса. Неужели он ничего не чувствует, вспоминая эту ужасную сцену? Ее до сих пор трясло, когда она вспоминала смерть жены брата. А ведь та умирала в больнице и все были к этому подготовлены.

— Коронер[3] сказал позднее, что отца ударили несколько раз. Это был не тот случай, когда единственный удар наносится в пылу спора. Кто-то хладнокровно не выпускал из рук эту проклятую клюшку, пока не забил отца насмерть.

От его рассказа у Нэнси заныло внизу живота. Как он может так хладнокровно описывать эту сцену, ужаснулась она, словно как посторонний читает статью в газете?

— Вот почему, — продолжал он, — я никогда не принимал заверения своего адвоката, что можно использовать мотив самозащиты, если я решусь на признание. Я бы хотел полностью стереть эту сцену из своей памяти. Но я никогда не забуду, как поднял глаза и увидел шерифа округа, который стоял у порога, направив на меня револьвер. Его удивленный взгляд был прикован к окровавленной клюшке в моей руке.