Чудо поцелуя - [17]

То, что она стала по-настоящему наслаждаться прикосновениями убийцы, испугало ее даже больше, чем все его прежние угрозы. Может быть, она тоже подвержена так называемому стокгольмскому синдрому, когда жертва отождествляет себя с насильником? Но сейчас Нэнси вовсе не чувствовала себя жертвой. Худощавое, сильное тело, вытянувшееся рядом с ней, напоминало ей усталого любовника.

Пальцы Джо перешли с ее груди на плечо и теперь поглаживали место на мочке уха, проколотое золотым колечком серьги. Эта ласка вызвала сладкую судорогу спины.

Потом его рука скользнула вниз и остановилась в ее промежности. Это уже было свыше ее сил. Жаркая волна заставила ее выгнуться от пяток до самого затылка…

Джо Уоткинс забыл, когда в последний раз испытывал подобное блаженство, которое кружило ему голову, заглушая боль и слабость.

Может быть, робкие движения ее свободной руки, которой она еще недавно пыталась колотить его, и должны были изображать протест, но своей вкрадчивостью они еще больше возбуждали.

Он бы многое отдал, чтобы быть до конца уверенным, что ее дрожь, которую он явственно ощущал, означает желание, а не страх. Ему очень хотелось прочитать в ее глазах, что она думает и что чувствует. Но не стоило и пытаться. Его зрение сдавало. Раньше, держа ее так возбуждающе близко от себя, он еще был в состоянии различать ее зрачки, а теперь видел только два расплывшихся синих пятна.

Нэнси содрогнулась от напора его мужественности, его страстного порыва овладеть женщиной. Но многолетняя привычка к самоконтролю размывала желание близости, как волны океана размывают песчаную крепость на пляже.

Сдавленный стон Джо заставил ее снова вздрогнуть. Их интимная полублизость становилась для обоих нестерпимой. Ей бы следовало прекратить ее. Но она не сопротивлялась больше. Его рот, недавно так непростительно грубо завладевший ее губами, теперь источал нежное дыхание возле ее щеки.

Было ясно, что она попалась. Она еще слабо надеялась, что он не догадывается, как ей безумно хочется, чтобы его властный рот снова впился в ее губы. Словно исполняя ее желание, он перекрыл ее вздох страстным поцелуем. Повинуясь подсознательным импульсам более, чем тщетным возражениям затуманенного разума, ее губы обмякли и раскрылись навстречу ему. Никогда в жизни она не испытывала такой бурной вспышки страсти. Никогда еще ей так не хотелось, чтобы поцелуй длился бесконечно.

Нет. Это свыше ее сил. Надо прекращать, пока она окончательно не потеряла рассудок.

Нэнси чуть шевельнулась, лишь для того чтобы принять более удобное положение. Но ответно этому движению его колено тут же втиснулось между ее ног. Она снова почувствовала давление в паху и вздрогнула от наслаждения, захваченная тяжелой, горячей волной соблазна.

Слабый стон протеста, который она издала, прозвучал для Джо сигналом дальнейшего действия. Отбросив тщетные попытки сдержать себя, он рывком расстегнул пояс своих брюк. В нем пробудилось чисто животное начало. Дикое желание слиться с ней в экстазе и избавиться от тоски, порожденной долгими тюремными одинокими днями и еще более одинокими ночами.

Он почувствовал, что женщина под ним перестала сопротивляться. Те нежные, волнующие прикосновения, которые были ему так сладостны, должно быть, вызвали в ней крайнее отвращение, подумал он. Она терпит их только потому, что он окончательно запугал ее и она идет на это ради сохранения жизни. О Господи, спаси мою душу! Помоги обуздать самого себя. Уоткинса затошнило от собственных хамских действий. Если тюрьма сделала из него такого зверя, что он способен изнасиловать беззащитную женщину, значит, он заслужил, чтобы его держали взаперти.

Он отпрянул прочь с такой прытью, которой даже не подозревал в своем истощенном болью и нестерпимым желанием теле.

Как только обессиливающая тяжесть Джо исчезла, к Нэнси вернулся здравый смысл. Обмирая, она соображала, почему он вдруг прервал их сладостную интимность. Повернулась и посмотрела на него. Джо лежал на спине рядом с ней. Покрытая курчавыми черными волосами, его широкая обнаженная грудь все еще мерно вздымалась от напряжения.

Он прикрыл глаза жилистой рукой, и пальцы его судорожно шевелились. Но что привлекло ее внимание — это не мощные мышцы предплечья или натянутые сухожилия над лучевой костью, а голубая жилочка пульса, бьющаяся на запястье. Любопытное, умиротворяющее зрелище. Странная смесь участия и боли неожиданно наполнила ее сердце. Ей захотелось положить свою ладонь поверх этой пульсирующей жилочки.

Утраченная осторожность, возникшая где-то в закутке рассудка, напомнила о себе. Она кашлянула и быстро отвернулась. Ну, конечно, она никоим образом не позволит себе заботу об этом человеке. Это просто нелепо. Ведь она — прагматик, дотошный репортер, твердо стоящий на почве реальности и неподвластный всяким романтическим бредням, как ее сестрица. Будь она проклята, эта тюремная романтика убийцы Уоткинса. Нужно быть круглой дурой, чтобы впутаться в жизнь человека, у которого нет ничего, кроме угрызений совести.

Спасибо еще, что он лежал в молчаливом забытьи. У нее же абсолютно не оставалось ни сил, чтобы что-то предпринять, ни слов, чтобы заговорить о том запутанном положении, в котором они только что пребывали.