Чудо-моргушник в Некитае (отрывок) - [7]

- Ах, ваше сиятельство, как вы неосторожно,- укоризненно попенял ему аббат. - Сморкались бы уж лучше в карман!

Действительно, всяк согласится, что граф поступил опрометчиво, допустив проверку осморканного сиденья. Но ведь он-то мазал сопли на соседний стул, а проверить-то хотели то сиденье, которое занимал он сам! Он же полагал, что этот стул послужит безупречным свидетельством в его пользу! Так что не надо осуждать графа строго за его промах - с кем не бывало: думаешь одно, а выходит другое.

Граф сидел, ничего не воспринимая вокруг, и пришел в себя только из-за голосов позади него:

- Ты смотри, как икру наворачивает! Все-таки свое, родное - его ничем не заменишь!

- Ну, национальное блюдо есть национальное блюдо, да дело

- 35 здесь не в этом,- возразил другой голос. - Я верно слышал, от икры потенция раз в десять сильнее - вот он и лопает за обе щеки.

- Так ты думаешь, он уж затевает к нашей государыне подкатиться? - спросил первый голос.

- Факт! - подтвердил второй. - Он еще только в залу вошел, а я уж вижу: он к государыне в постель задумал.

- Эх, как жрет-то все-таки - залюбуешься! - восхитился первый. - Даже не солит!

"О чем это они?" - с удивлением подумал граф и только теперь заметил, что он вовсю уплетает лягушачью икру огромное блюдо перед ним было уже наполовину пусто, а граф как раз остановил руку с полной горстью икры у самого своего рта. Минутой позже он ощутил мертвую тишину, царящую в зале, а еще через миг осознал и причину ее: оказывается, все вокруг прекратили свои занятия и во все глаза таращились на графа как он пожирает свое блюдо.

- Кушайте, кушайте, граф, что же вы перестали! - любезно попросила государыня и ласково улыбнулась. - Мы все любовались, глядя на ваш аппетит!

- Я вас щиплю, щиплю! - прошипел аббат Крюшон. - Вы чавкали на весь зал, прошу прощения, как свинья над корытом! Не понимаю, как вы можете есть эту гадость?

Графа едва не вывернуло прямо при всех, но, к счастью, в этот самый миг император объявил:

- Теперь, когда последний из гостей наелся, самое время и малость встряхнуться. Танцы, господа!

Все повскакали со своих мест, и множество пар закружилось по полу в танцах, не слишком похожих на французские - они были неизмеримо изящней по рисунку и по грациозности танцующих. Граф и аббат, однако, не вошли в число танцующих - аббат как лицо духовное, а граф был слишком подавлен. Он мрачно слонялся из стороны в сторону в каком-то обалделом состоянии - не то лунатик наяву, не то... хрен знает кто. Но не то аббат - он был в самом приподнятом настроении и, расхаживая по залу, уже выбирал, с кого бы ему начать обращение в первоапостольскую католическую веру. Он заговаривал то с одним, то с другим, знакомился, раскланивался, любезничал с дамами - в общем, не терял времени даром. Однако аббат не подозревал, что каждое его движение внимательно наблюдает пара настороженных глаз.

Глаза эти принадлежали императорскому палачу. Человек он был весьма достойный и почтенный, однако у палача была одна черта - он во всех и каждом подозревал конкурентов. Ему почему-то казалось, что все как один стремятся занять его место, что они постоянно только о том и помышляют и строят всякие козни с этой целью. Особенно ревниво он относился к вновь прибывшим, а что до аббата Крюшона, то его палач возненавидел с первого взгляда. Ему сразу стало совершенно ясно: этот иезуит прибыл в Некитай исключительно с целью оттеснить его от должности и самому стать императорским палачом. Соответственно этому подозрению палач воспринимал и все действия Крюшона с момента его появления во дворце: аббат улыбался и заговаривал с каким-нибудь сановником - палач кожей чувствовал, что аббат склоняет вельможу подговорить императора в пользу аббата, аббат смотрел в сторону трона - само собой, думал палач, французский колдун пытается мысленно уговорить императора отрешить от должности палача - ну, и все в таком роде.

- 36

В это время аббат присмотрел себе кандидата в первые прихожане - одну из дам, увядающую, полную и с томными глазами, что, по опыту аббата, выдавало натуру, склонную к религиозности. Он заговорил с ней:

- Дочь моя, ты ведь давно мечтаешь услышать наставления об истинной христианской вере, правда?

Палач не слышал этих слов, но по постному выражению на лице аббата мгновенно распознал: аббат выпрашивает себе его должность! Он не мог долее выносить этого. Палач подскочил к аббату с самым решительным видом и крикнул тому в лицо:

- Да хватит уже, аббат, прекратите это! Когда же вы наконец поймете - император не поставит вас на фелляцию!

Аббат не знал, что такое фелляция, и не понял слов палача, однако моментально сообразил, что необходимо немедленно дать отпор наглому язычнику. Он вытащил заветную заточку, принял надлежащую позу и кротко процедил сквозь зубы:

- Вот вы говорите, что император не поставит меня на фелляцию, а император поставит меня на фелляцию!

И аббат победоносно посмотрел прямо в глаза своему противнику. Окружающие их придворные тотчас разделились на две партии. Большинство приняло сторону палача и накинулось на аббата: