Чудо-мальчик - [50]

После того как умер отец, я собрался идти в среднюю школу, но не смог подать заявление о приеме. Оказалось, из-за того что не нашлось свидетельства о моем рождении, я не был зарегистрирован в хочжоге — семейной регистрационной книге. Мать тогда уже вторично вышла замуж, поэтому, для того чтобы записать меня туда, ее имя снова внесли в хочжог моего дома, а затем в клан Кимов, откуда был ее второй муж. Мне было обидно. Я потерял все имущество отца. Как можно передать это словами?! Как же я был расстроен, что меня не записали в хочжоге. За то время, пока я там не числился, все исчезло. Ничего не осталось. А мне было бы достаточно того, чтобы, мои дети не испытывали унижения.

В здании напротив издательства был бар под названием «Ёнгун»[45], построенный в западном стиле. На его вывеске по очереди, начиная с самого верха, мигали выстроенные в вертикаль буквы. Заложив бумагу в пишущую машинку, я печатал, только временами останавливаясь на середине таких предложений, как «Я даже сыну не стал ничего говорить. Зачем рассказывать такие вещи, от которых даже кости болят?» или «Как можно передать это словами?!», я смотрел на мигающую вывеску.

Иногда, выключив магнитофон, я читал книги, сняв их с книжной полки. Это были романы Гёте «Страдания молодого Вертера», Стендаля «Красное и черное», Эмили Бронте «Грозовой перевал». Они привлекали меня куда больше рассказов людей с тех кассет. Те мужчины и женщины не хотели говорить о многих вещах и были не в силах никому ничего передать, ведь, естественно, никто не мог записать их невысказанных слов. Совсем другим делом были строки из произведений, например:

Нет, хорошо! Все хорошо! Если бы я был ее мужем! О, Господь, создавший меня, если бы Вы уготовили мне такое счастье, моя жизнь превратилась бы в неустанную молитву, в которой я бы благодарил, не разбирая, где истина, а где ложь. Например, такую молитву: «Боже, простите мне эти слезы, простите мои такие несбыточные желания! Если бы она была моей женой! Если бы я только мог прижать ее к своей груди — самую очаровательную женщину на этой земле под этим солнцем!» или «Я буду молиться лишь об одном. Я буду повторять молитву до тех пор, пока мой язык не занемеет. Кэтрин Эрншо! Пока я жил рядом, вы не могли обрести покой! Вы сказали, что это я вас убил. Возможно, поэтому вы приходите ко мне после смерти, превратившись в духа! Мертвый человек приходит к убившему его человеку в образе духа! Я знаю, что ваш призрак бродит по Земле. Будьте всегда вместе со мной. Неважно, в каком виде, лучше сделайте меня сумасшедшим, чем одиноким!»

Словно безумный, я прочитал залпом весь роман, не заметив, как наступила тропическая ночь. Непонятно от чего — от возбуждения или от духоты, но у меня поднялась температура, и, не в силах терпеть жар, я выбежал на улицу. Когда я дошел пешком до улицы Чжонно 4, температура немного спала. Я возвращался обратно, не торопясь шагая по дороге.

Ночная летняя улица Чжонно — это республика шатающихся людей, опьяневших от водки. Магазины закрыли двери, и теперь только заведения, вывески которых мигали в темноте, были предназначены для них.

Я медленно брел по улице. В глаза бросалось сразу все: огоньки пивного бара, крытые лавки, рестораны, где продавали отварной рис в бульоне; ощипанные куры, висящие вверх ногами в духовке; морские угри, которых живьем жарили на сковороде; отваренные рыбы со странным названием «морские дьяволы»; владельцы лавок, помешивающие ярко-красный бульон; холодный свет мигающих ламп на вывесках, рассеивающих темноту; теплый свет фонарей, висящих на телефонных столбах вдоль переулка; нетерпеливые глаза людей, ждущих последнего автобуса…

Люди бродили по улице в темноте этой летней ночи, словно бездомные сироты. Они шли по направлению к улицам Чжонно 5 или Чжонно 1, а также улицам Ыльчжиро и Юльгонно. Прогуливаясь вот так, пешком, можно было увидеть пьяниц, которые толкались, схватив друг друга за шиворот, или продавца киоска, который, собрав мужчин среднего возраста и мальчиков старше десяти лет, расхваливал стимуляторы, повышающие сексуальную активность. Из ручной тележки, переделанной под прилавок, до поздней ночи доносились популярные песни с пиратских кассет. Во мраке виднелись фигуры женщин, которые хватали за рукава проходящих мужчин и не давали им пройти, силуэты нищих, спящих на гофрированном картоне, постеленном прямо на земле.

Однажды, прогуливаясь так до парка «Пагода», я остановился и, вдыхая теплый ночной воздух, посмотрел на дерево гинкго, стоявшее за воротами, установленными в честь первомартовского движения за независимость страны. В ту летнюю ночь, глядя на то дерево, я дал себе множество обещаний: «Я буду изучать разные вещи — снова и снова! Я буду учиться и еще раз учиться! Я сдам выпускные экзамены и поступлю в университет! Я обязательно стану замечательным человеком! Я заработаю много денег! Я тоже буду жить, помогая другим людям!» Среди моих обещаний были и те, которые, как я понимал в душе, выполнить было почти невозможно: «Я найду мать! Я встречусь с матерью! Я хотя бы один раз назову ее мамой!» Хотя, конечно, я не мог пообещать: «Я стану ее мужем!»