Чудо-мальчик - [43]

— Хватит смотреть, — попросил брат Кантхо, улыбнувшись, и закрыл книгой мое лицо.

Убирая книгу, я сказал:

— Я знаю, что вы женщина. Я знал это с самого начала, с тех пор, как встретил вас.

Брат Кантхо, глядя на меня, принялся задумчиво поглаживать губы кончиками пальцев.

— Ты понял неправильно. Внутри меня нет ничего, что напоминало бы женщину.

— Имя Кантхо тоже фальшивое?

— Сейчас я Кантхо.

— Ваше настоящее имя Хисон?

— Человек, который носил это имя, давно умер. Очень давно. Прошло уже шесть лет, как его не стало.

Он повернулся лицом в сторону окна, и я невольно залюбовался его профилем.

— Хорошо, — согласился я. — Допустим, что она умерла. Каким человеком был ее жених? Почему она умерла?

— А ты как думаешь? — спросил он, не отвечая на мои вопросы. — Как ты думаешь, почему умер твой отец?

— Я знаю только то, что он умер. Когда меня выписали из отделения интенсивной терапии, те люди отвели меня в морг, находящийся на какой-то военной базе в провинции Кёнгидо. Там они показали мне фарфоровую урну, в которой лежал пепел отца. Сначала я не поверил, поэтому открыл крышку и посмотрел. Внутри действительно был пепел. Это был отец, точнее, то, что осталось от него. Заметив мое недоверчивое выражение лица, полковник Квон сказал, что мне придется поверить. Я не видел, как умер отец, и подумал, что мне остается лишь верить в это. Но эта вера была равносильна вере в силу креста. Поэтому я не знаю причины, по которой отец должен быть умереть.

— Для тебя смерть — это проблема веры, для меня же — это проблема понимания. Я видела, — тут брат Кантхо преобразился на минуту в женщину, — труп того человека. Разумеется, я не видела его лично, но мне показали фотографию. Это было действительно ужасно. Но я была вынуждена принять тот труп за тело человека, которого когда-то любила. Спустя какое-то время, изучая буддийские писания, я обнаружила в них следующие строки: «Это тело, словно песочный замок, вскоре рассыплется и исчезнет. Это тело, словно разбитая посуда, не соберется воедино. Это тело, словно чеснок, обжигает горечью плоть и душу. Это тело, словно увядающий цветок, быстро стареет. Это тело, словно дом, является прибежищем для всех болезней. Это тело, словно пустая рука, обманывает ребенка». Я жила, повторяя эти слова по несколько раз в день. Но он все равно возникал передо мной по ночам, живой и здоровый, как в то время, когда мы любили друг друга, а не сломанный и изуродованный, как на той фотографии. Когда я видела его, то шептала раз за разом: «Это тело, словно песочный замок, вскоре рассыплется и исчезнет. Это тело, словно разбитая посуда, не соберется…» Однако я не могла долго продолжать и каждый раз спрашивала его: «Почему ты должен был умереть?» Разумеется, он ничего не отвечал, потому что человеком, который должен был ответить, был не он. Он умер, поэтому не мог знать о причине своей смерти. Почему он умер, могу выяснить только я. Аналогично на вопрос «Почему твой отец вынужден был умереть?» должен ответить не твой отец, а ты. Это и есть «понимание», о котором я говорила. Понимание — это когда кто-то рассказывает о мертвых вместо них, а ты через эти рассказы снова любишь их. Его образ, который я вижу каждую ночь, это всего лишь картинка из прошлого, ей уже несколько лет. Даже если протянешь руки, ее нельзя ни схватить, ни погладить, ни обнять, смогу ли я ее понять? Если я не смогу ее понять. Смогу ли я тогда действительно понять его смерть? — Сказав это, она замолчала, снова превратившись в брата Кантхо.

Мокрая от дождя темная ночь проносилась за окном. Я подумал: «Может быть, ночи такие темные, потому что их тоже нельзя понять». Снова раскрыв книгу, переданную мне братом Кантхо, я прочитал несколько строк и встал со своего места. В поезде, который шел по своему обычному маршруту, стояла ночная тишина. Когда я вышел в тамбур и открыл окно, внутрь ворвался влажный воздух, обдув мне лицо. Я высунул голову наружу и стал разглядывать окрестности. Лицо мгновенно стало мокрым от дождя. Вернувшись на место, я вытерся и пошел в туалет. Меня качало. Глядя на свое отражение в зеркале, я начал справлять малую нужду; струя мочи билась о стенки унитаза. В зеркале виднелся несовершеннолетний сирота, застрявший между мальчиком и юношей, смущающий и стыдливый неокрепший организм, иногда покачивающийся из стороны в сторону и не имеющий пока определенных желаний.

Когда я вышел из туалета, брат Кантхо курил. Увидев меня, он протянул сигарету со словами:

— На, возьми, раз ты настаиваешь, что у тебя голова кружится вовсе не из-за сигарет.

— Конечно, — подтвердил я, но только сделал одну затяжку, как снова зашатался и плюхнулся на свое место.

— В этот раз голова снова кружится из-за того, что тебе нравятся мои рассказы? — с улыбкой спросил он.

— Нет, не из-за этого, — буркнул я.

— Тогда из-за чего?

Но на сей раз я не смог ответить.

— Такая же прохладная ночь была в семьдесят шестом, — тихо произнес брат Кантхо, опять преображаясь в женщину.

Я уже знал, что она собиралась рассказать мне об умершем женихе. На самом деле меня вело именно из-за этого рассказа.