Чудо-лошадь - [2]

А секундомеры показывали, что Рыжий Орлик, неся предельный вес даже для взрослой лошади, бьет все мировые рекорды на любой дистанции, да еще по тяжелой дорожке. Нас с Беном просто оторопь брала.

Как-то вечером накануне сезона Бен сказал мне, заметно нервничая:

— Я позвонил кое-кому из знакомых жокеев, кто работает у Крупвелла, Карвейлерса и других. У них все лучшие двухлетки — жеребята как жеребята, нормальные лошадки. Наш Орлик уйдет от них на двадцать корпусов.

— Придется тебе его придерживать, Бен. Нельзя выдавать сразу, на что он способен.

— Здесь, один на один, я с ним справлюсь. А кто знает, как он будет вести себя в компании?

— Надо сдержать его во что бы то ни стало.

— Послушай, Кост, мне приходилось ездить и на самых лучших, и на самых отбойных. Я знаю, кого смогу удержать, а кого нет. Если Орлик вздумает меня понести, я с ним ничего не смогу поделать.

— Мы его отлично выездили.

— Конечно, но если я хоть что-нибудь понимаю в скачках, то он взбесится, как только лошади начнут его поджимать. Кроме того, любой лошадник с первого взгляда поймет, что он за птица. Они сообразят, что мы темним.

Мы стояли у паддока,[3] огороженного сосновой загородкой, и я обернулся, чтобы взглянуть на Рыжего Орлика. Вам приходилось видеть гепарда? Это такая кошка. Она бегает быстрее всех на земле. У гепарда длинные ноги и туловище, и он движется с мягкой грацией — пока не бросится бежать. Тогда он летит стрелой — даже лап не разглядеть. Рыжий Орлик был скорее похож на гепарда весом в тысячу двести фунтов, чем на обычную лошадь, и в движении это сходство еще больше бросалось в глаза.

— Как-никак это скаковая лошадь, — сказал я. — И если он не будет участвовать в скачках, что нам с ним делать?

— Будет он участвовать в скачках, — проговорил Бен. — Только теперь все переменится.

Это оказалось чистейшей воды пророчеством.

Вначале мы решили записать Орлика где-нибудь на одном из западных ипподромов. Пришлось заложить ранчо, чтобы раздобыть денег на вступительный взнос, но мы записали его в скачки заблаговременно. За два дня до скачек погрузили его в попоне в закрытую машину и переправили в денник так ловко, что никто не успел его разглядеть. Работали с ним на рассвете, когда остальные жокеи еще не выезжали на круг.

На этом ипподроме многие заводчики испытывали своих двухлеток. И первым, кого я увидел в день скачек, был Крупвелл. Чувствовалось, что он слегка заинтересован, — значит, пронюхал, что мы записали лошадь. Крупвелл окинул взглядом мои потрепанные джинсы и всю мою тощую фигуру:

— Как ты поживал эти годы, Костелло? Похоже, что тебе приходилось частенько поститься.

— С завтрашнего дня все пойдет по-другому, — сказал я ему.

— Ты имеешь в виду жеребенка, которого вы записали? Уж не тот ли, которого ты выиграл у меня на пари?

— Тот самый.

— Я прочел, что Бен скачет на нем. Наверное, ему пришлось сбросить вес?

— Нет, не пришлось.

— Не хотите же вы заставить двухлетку нести в первой скачке сто двадцать восемь фунтов?

— Он к Бену привык, — заметил я небрежно.

— Костелло, я знаю, вы заложили ранчо, чтобы заплатить вступительный взнос. — Он внимательно смотрел мне в глаза. Инстинкт игрока подсказывал ему, что здесь что-то кроется. — Покажи-ка мне жеребенка.

— Посмотрите, когда приведем седлать, — сказал я и ушел.

Такую лошадь нельзя незаметно привести в паддок.

Люди, всю жизнь посвятившие скачкам, знают, что дает лошади резвость, мах, выносливость. Не надо быть экспертом, чтобы понять, что за лошадь Рыжий Орлик. Когда мы сняли с него попону, вокруг нас мгновенно заклубилась толпа лошадников, а мы седлали Рыжего Орлика.

Карвейлерс, красивый седоголовый джентльмен с Юга, подозвал меня:

— Костелло, это жеребенок от Лети Вперед?

— На его документах — ваша подпись.

— Я вам дам пятьдесят тысяч долларов за его мать.

— Ее уже нет, — сказал я. — Она пала через две недели после того, как мы отлучили этого жеребенка.

— Назначьте цену за жеребенка, — сказал он не раздумывая.

— Не продается, — ответил я.

— Поговорим позже, — сказал он и пошел к кассам тотализатора. Вся толпа хлынула за ним. Я видел нескольких конюхов, которые пытались перехватить деньжат у приятелей и поставить их на Рыжего Орлика — несмотря на то, что ему придется нести лишний вес. К тому времени, как кассы закрылись, наш жеребенок был фаворитом, а ведь никто еще не видел, каков он в скачке…

— Повезло нам, что нечего ставить, — сказал Бен, когда я подкинул его в седло. — При таких ставках едва ли выдадут десять центов на доллар.

Ставки привлекли к Рыжему Орлику внимание всех зрителей. Когда лошади проходили перед трибунами, раздались аплодисменты. Он был абсолютно не похож на восемь остальных лошадей. Шагал, слегка потряхивая головой, и из-за длинных задних ног казалось, что он спускается с горки. Орлик делал один шаг, когда остальным жеманным двухлеткам приходилось делать три.

Я отошел подальше от трибун, и когда Бен проезжал мимо — старт на тысячу двести метров давался на дальней стороне дорожки, — заметил, что Рыжий Орлик смотрит на других лошадей с любопытством, то и дело перекладывая уши. Я взглянул на Бена. Он был бледен.