Чудо - [4]

Сто шагов — и Альварита вышла за черту города; показались разбросанные кустарники, а за ними гордая роща, осенявшая миниатюрное ущелье. По оврагу извивался маленький светлый ручеек. Это напоминало парк, с некоторым оттенком городской идиллии, подчеркнутой газетной бумагой и коробками из-под консервов, разбросанными здесь любителями пикников. Вниз и вверх вдоль этого ручейка блуждала веселая безмятежная Альварита. Один раз она заметила след продвижения вероломного пресмыкающегося на полосе мелкого песка.

Живая вода должна была привлечь его; он, наверное, находился где-нибудь поблизости.

Альварита была так уверена в его близком соседстве, что уселась отдохнуть на ветку большой лианы, которая спускалась с гигантского речного вяза. Чтобы добраться туда, ей пришлось подняться от тропинки по крутому неровному откосу, и она устала. Вокруг нее рос густой и высокий кустарник. Поздно расцветшее ратановое дерево распространяло сладкий навязчивый аромат. На дне оврага шелестел ласкающий ветерок, насыщенный меланхоличным запахом опавших, увядающих листьев. Альварита сняла шляпу и, распустив тяжелый узел волос, начала медленно заплетать их в две длинные темные косы.

Из темной глубины густой заросли кустов бессмертника на нее жарко смотрели два маленьких глаза, блестящих как драгоценные камни. Там лежал, свернувшись кольцом, Куку, огромный пифон — Куку Великолепный, с плоской мордой, изогнутыми губами, с одиннадцатифутовым телом, покрытый изящной и блестяще испещренной чешуей. Пифон смотрел на свою повелительницу, не выдавая своего присутствия ни звуком, ни движением.

Блестящий бродяга, может быть, предчувствовал близкий плен, но он надеялся продлить под прикрытием листвы свое восхитительное приключение. Как приятно было после душного и пыльного вагона лежать здесь, нюхая свежую воду и чувствуя всем телом приятную шероховатость земли и камней. Скоро, очень скоро Королева разыщет его, и он, беспомощный, как червь, в ее смелых руках, будет снова водворен в темный ящик в тесном доме, который двигается на колесах.

Альварита вдруг услыхала, что где-то внизу заскрипел гравий. Повернув голову, она увидела крупного, загорелого мексиканца с наглым и злобным выражением лица, который созерцал ее тупым, зловещим взглядом.

— Что вам угодно? — спросила она так резко, как только позволяли ей пять шпилек, которые она держала во рту. Оглядев его со спокойным презрением, она продолжала заплетать волосы. Мексиканец продолжал смотреть на нее и улыбался, показывая белые неровные зубы.

— Я вас не трону, сеньорита, — сказал он.

— Еще бы вы меня тронули! — ответила Королева, откидывая только что заплетенную тяжелую косу. — Но не лучше ли вам убраться прочь?

— Я не трону вас, нет. Но, может быть, я возьму у вас один маленький beso — поцелуй, кажется, это называется по-вашему?

Человек снова улыбнулся и ступил ногой на откос. Альварита быстро нагнулась и подняла камень величиной с кокосовый орех.

— Ну, живей, — решительно приказала она, — эй, вы, там, черномазый!

Краска обиды проступила сквозь смуглую кожу мексиканца.

— Я гидальго! — прорычал он, оскалив клыки. — Я вам не негр. Dabla bonita! Вы мне за это ответите!

Он сделал два шага вперед по откосу, но камень, брошенный далеко не слабой рукой, ударил его прямо в грудь. Он отскочил назад к тропинке, сделал полуоборот и увидел нечто, сразу изгнавшее из его головы все мысли о девушке. По тропинке, на расстоянии двадцати шагов, шел человек с вьющимися рыжими волосами и меланхоличным, загорелым, гладко выбритым лицом.

У мексиканца вокруг талии надет был пояс с двумя пустыми кобурами. Он вынул из них револьверы — может быть, в домике красотки Панчи — и забыл о них, когда появление еще более прекрасной Альвариты увлекло его вслед за ней. Теперь рука его инстинктивно потянулась к кобурам, но, не найдя оружия, он растопырил пальцы красноречивым, беспомощным, умоляющим латинским жестом и замер на месте как скала.

Поняв его затруднение, человек с рыжими волосами отстегнул свой пояс с двумя револьверами, бросил его на землю и продолжал идти вперед.

— Великолепно! — прошептала Альварита, сверкнув глазами.

Когда Боб Бэкли, согласно безумному кодексу мужества, который его щекотливая совесть навязала его робким нервам, бросил свои револьверы и двинулся на врага безоружный, его снова охватило старое неизбежное чувство подлого страха. Дыхание со свистом вырывалось у него через стиснутые ноздри. Ноги казались ему налитыми свинцом. Во рту чувствовалась сухость. Налившееся кровью сердце, ударяя о ребра, причиняло им боль. Жаркий июльский день превратился для него в сырой ноябрь. Но он все же шел вперед, подстрекаемый повелительной гордостью, напрягавшей все свои силы в борьбе со слабой плотью.

Расстояние между обоими мужчинами медленно уменьшалось. Мексиканец стоял в неподвижном ожидании. Когда их разделяли всего каких-нибудь пять шагов, откуда-то сверху к ногам пограничника скатился дождь оторвавшихся камешков. Он поднял глаза кверху с инстинктивной опаской. Пара черных глаз, блестящих и мягких, огненных и нежных, встретились с его взглядом и приковали его к себе. Самое трусливое и самое храброе сердце во всей области Рио-Браво обменялись молчаливым, непередаваемым приветствием. Альварита, все еще сидевшая на своей лиане, наклонилась вперед над высоким кустарником. Она прижала руку к груди. Одна длинная темная коса повисла, перекинувшись через ее плечо. Ее губы были полуоткрыты; ее лицо пылало удивлением, великим удивлением. Ее глаза не отрывались от глаз Бэкли. Пусть никто не спрашивает и не пытается объяснить, под каким неуловимым влиянием совершилось чудо. Подобно тому как сверкнувшая молния уравновешивает электрический заряд двух облаков, этот обмен взглядов придал мужчине недостающее ему мужество, а девушка, лишившись своего мужества, получила взамен этой потери избыток женственной прелести.