Чудо - [51]

– Помимо плесени было много другого, – произнес Берн с такой горячностью, что Либ отступила в сторону. – Если бы землевладельцы не отправляли за границу зерно, не конфисковывали скот, не взимали непомерно высокую арендную плату, не выселяли людей, не сжигали дома… Или если бы правительство в Вестминстере не считало, что самый разумный курс – сидеть на задницах, а ирландцы пусть голодают. – Он отер со лба блестящие капельки пота.

– Но вы лично не голодали? – спросила Либ, словно упрекая за резкость.

Берн правильно воспринял ее слова, криво улыбнувшись:

– Сын владельца магазина вряд ли будет голодать.

– В те годы вы жили в Дублине?

– Пока мне не исполнилось шестнадцать и я не получил первое задание спецкора, – ответил он, произнеся это слово с легкой иронией. – То есть редактор согласился отправить меня, за счет моего отца, в самую гущу событий, чтобы описать последствия неурожая картофеля. Я старался выдерживать нейтральный тон и не предъявлять никаких обвинений. Но к четвертому репортажу мне стало казаться, что ничего не делать – это смертный грех.

Либ наблюдала за напряженным лицом Берна. Его пристальный взгляд был устремлен туда, где вдали терялась узкая дорога.

– И вот я написал, что Господь, должно быть, наслал мор на картофель, а англичане устроили голод.

Она была поражена.

– Редактор это напечатал?

Берн, выпучив глаза, заговорил не своим голосом. «Бунт!» – прокричал он. И тогда я отправился в Лондон.

– Работать на этих самых английских негодяев?

Он изобразил удар кинжалом в сердце.

– Как ловко вам удается находить больное место, миссис Райт. Да, в течение месяца я посвящал свой Богом данный талант дебютанткам и скачкам.

Она перестала насмешничать:

– Вы не пожалели усилий.

– В общем, да, в шестнадцать. Потом я заткнулся и получил свои монеты.

Они продолжали идти в молчании. Полли остановилась пощипать траву.

– Вы считаете себя верующим? – спросила Либ.

Очень личный вопрос, но она чувствовала, что они выше банальностей.

Берн кивнул:

– Почему-то все виденные мной горести не до конца вытрясли это из меня. А вы, Элизабет Райт, – настоящая безбожница?

Либ выпрямилась. У него это прозвучало так, будто она какая-то полоумная ведьма, призывающая Люцифера на торфяниках.

– Что дает вам право полагать…

– Вы задали вопрос, мэм, – прервал он ее. – Истинные верующие никогда не спрашивают.

Человек говорил дело.

– Я верю в то, что вижу.

– Значит, ничего, помимо свидетельства ваших органов чувств? – Берн поднял рыжую бровь.

– Метод проб и ошибок. Наука, – ответила Либ. – Только на нее можно полагаться.

– Вас научило этому ваше вдовство?

Краска залила ей всю шею и лицо, дойдя до линии волос.

– Откуда вы берете информацию обо мне? И почему всегда считается, что взгляды женщины основаны на личном опыте?

– Так, значит, война?

Его сообразительность задевала за живое.

– В Шкодере, – начала Либ, – я поймала себя на мысли: «Если Создатель не может предотвратить подобную мерзость, какой от Него толк?»

– А если может, но не желает, то Он дьявол.

– Я никогда так не думала.

– Но думал Юм, – сказал Берн.

Либ не знала этого имени.

– Давно умерший философ, – пояснил он. – В этот тупик заходили и более утонченные умы. Это великая загадка.

Потом какое-то время слышно было лишь постукивание их ботинок по сухой земле и негромкое цоканье копыт Полли.

– Так что же в первую очередь заставило вас отправиться в Крым?

Либ чуть улыбнулась:

– Газетная статья, как ни странно.

– Рассел, в «Таймс»?

– Я не знаю автора…

– Билли Рассел, как и я, из Дублина, – сказал Берн. – Его сообщения с фронта все изменили. Он открыл нам глаза на многое.

– Все эти гниющие заживо люди, – кивнув, проговорила Либ, – и никакой помощи.

– Что было самым ужасным?

Прямота Берна заставила ее вздрогнуть. Но она ответила:

– Канцелярская работа.

– Как это?

– Скажем, чтобы достать солдату койку, нужно отнести заведующему отделением цветной бланк, затем поставщику на подпись, после чего – и только тогда – комиссариат выдает койку, – рассказала Либ. – Для жидкой или мясной диеты, лекарства или даже срочного получения опиата требовалось представить врачу бланки разного цвета и уговорить его составить требование к соответствующему управляющему, а затем подписать бланк у двух других служащих. К этому моменту пациент вполне мог умереть.

– Боже мой!

Либ не припоминала, когда в последний раз ее так внимательно слушали.

– «Произвольные предметы» – так комиссариат называл то, что по определению не поставлялось, поскольку предполагалось, что солдаты имеют эти вещи в своих ранцах, – рубашки, вилки и так далее. Но в некоторых случаях ранцы не разгружались с кораблей.

– Бюрократы… – пробурчал Берн. – Орда бесчувственных маленьких Пилатов, избегающих какой-либо ответственности.

– У нас было три ложки, а накормить надо было сотню раненых. – Ее голос задрожал только на слове «ложки». – Ходил слух о запасе в каком-то буфете, но мы так и не нашли его. В конце концов мисс Найтингейл вручила мне собственный кошелек и послала на рынок купить сотню ложек.

Ирландец хмыкнул.

В тот день Либ была слишком занята, чтобы спросить себя, почему из всех мисс Н. выбрала именно ее. Сейчас она поняла, что дело было не в ее профессиональных навыках, а в надежности. Она подумала, какая это честь – быть выбранной для того поручения, – лучше любой медали, приколотой к плащу.