Чудесный рог - [27]

И распоследняя дворня в дому

             В сером наряде была,

И всяк был весел, и всяк был рад,

             А леди ребенка ждала.

Меж замком и церковью Девы Святой

             Велели песок насыпать,

Чтоб леди и всем служанкам ее

             По голой земле не ступать.

До замка от церкви Девы Святой

             Постлали ковер золотой,

Чтоб леди и всем служанкам ее

             Земли не касаться простой.

Молебен был, и колокол бил,

             И спать разошлись потом.

Лорд Инграм и леди Мейзри вдвоем

             Лежат на ложе одном.

И, лежа вдвоем на ложе одном,—

             А ложа теплей не найдешь,—

Он, руку свою возложив на нее,

             Сказал: «Ты ребенка ждешь!»

«Я делилась с тобой и раз и другой

             И сказала тебе о том,

Что юный Чайлд-Вайет, твой брат родной

             Со мной был на ложе моем.

Ты слышал слова не раз и не два,

             И слов тех нету честней,

Что юный Чайлд-Вайет, твой брат родной

             Со мной был в светелке моей».

«Отцом ребенка меня назови —

             Я родитель ему один;

Я подарю во владенье ему

             Земли пятьдесят десятин».

«Не будет назван ребенку отцом

             Никто — лишь отец один;

Хотя бы ты во владенье ему

             Пять тысяч сулил десятин».

Тут выступил гневно Чайлд-Вайет,

             Откинул светлую прядь,

И меч он Инграму в сердце

             Вонзил на целую пядь.

И выступил гневно Инграм,

             Откинул светлую прядь

И меч Чайлд-Вайету в сердце

             Вонзил на целую пядь.

Никто не жалел двух лордов —

             Им смерть была суждена.

Жалели все леди Мейзри —

             Рассудка лишилась она!

Никто не жалел двух лордов —

             Им смерть суждена была.

Жалели все леди Мейзри —

             С ума она с горя сошла!

«Дайте, дайте мне посох дорожный!

             Дайте, дайте мне плащ из рядна!

Просить подаянье до смерти

             За девичий грех я должна!

Дайте грошик Чайлд-Вайета ради,

             Ради лорда Инграма — пять,

За то, что честную свадьбу

             С грешной девой надумал сыграть.»

Бретонские баллады

В переводах Веры Потаповой [*]

Три красных монаха

Перебирая четки, шла Катлик Моаль без

                                                                             страха.

В Кемпере преградили путь ей красных три монаха.

Коней, закованных в броню, поставив полукружьем,

Бряцали перед ней они бесчисленным оружьем.

— Поедешь с нами в монастырь, красавица, добром,

Тебя мы златом наградим, осыплем серебром.

— Я ни за что не соглашусь! Мне в злате мало проку.

Мечей булатных я страшусь, у вас висящих сбоку.

— Тебе не сделаем вреда! Для недругов опасных

У нас под рясами булат, а не для дев прекрасных.

— Я не поеду в монастырь! Недаром тьму ужасных

Вещей рассказывают нам про вас, монахов красных.

— Господь накажет злых лжецов, клеветников

                                                                               пристрастных,

Что рады обвинить во всех грехах монахов красных.

— Чтоб ехать с вами в монастырь, не сяду на коня.

Отцы святые, лучше пусть живьем сожгут меня!

— Поедем! Заживешь у нас в довольстве, в неге, в холе.

— Уж лучше оставаться мне без крова в чистом поле!

В свой монастырь угнали вы семь девушек-невест.

Ни об одной из них вестей не слышали окрест.

— Восьмой невестой будешь ты! — И девушку ничком

Швырнули поперек седла, стянув ей рот платком.

Швырнули деву на коня и по дороге тряской

Стремглав помчали в монастырь, стянув ей рот повязкой.

Семь-восемь месяцев спустя, встревожены сверх меры,

Держали меж собой совет монахи-изуверы.

— Куда девицу нам девать? Ей узки стали платья.

Не худо бы ее теперь упрятать в яму, братья!

Недолго спорили о том в аббатстве тамплиеры:

— Ее зароем под крестом. Он — символ нашей веры!

— Сподручнее под алтарем! Кто станет эту тварь

Искать и заступами лезть под наш святой алтарь?

Тут ливень хлынул грозовой и грянул гром, как молот.

Сдавалось, будто небосвод над головой расколот!

Меж тем, исхлестанный дождем с колючим градом купно,

Проезжий рыцарь гнал коня во мраке неотступно.

У церкви спешился ездок, приют себе ища.

Казалось, теплится внутри неяркая свеча.

С коня проворно соскочив и к скважине замочной

Приникнув оком, видит он злодейство в час полночный.

Там дева на сыром полу лежит при свете плошки,

И жестким спутаны ремнем ее босые ножки.

Направо, подле алтаря, рыдает эта дева,

А три монаха красных ей могилу роют слева.

Своим губителям она взмолилась о пощаде:

— Я выходить не стану днем, а только на ночь глядя!

Гулять я буду по ночам, таясь при свете дня.

Во имя господа, в живых оставьте вы меня! —

Но смысла не было в слезах и жалобах напрасных.

Ходили заступы в руках у трех монахов красных.

Огонь погас. Оцепенев, застыл во тьме проезжий,

Как вдруг раздался слабый стон со дна могилы свежей.

Зарытая под алтарем, дитя свое жалея,

Просила дева для него крещенья и елея.

Она злосчастья не кляла, не чаяла участья.

Она страшилась умереть, не получив причастья.

— Скорей вставайте, монсеньор, епископ Корнуэля!

Вы спите в неге и тепле на пуховой постели,

А дева юная, в земле, томится в темной щели!

Зарытая под алтарем, дитя свое жалея,

Она желает для него крещенья и елея.

Она желает для него елея и крещенья,