Чудесный источник - [22]

— А сейчас вон какие деревья вымахнули, — говорил Василий Демьянович Киму, подходя к этой деревне, где некогда мужики приняли его, семнадцатилетнего парня, в учителя на пастушеские харчи.

Когда немцы задерживали их и спрашивали, куда они идут, Василий Демьянович, по-стариковски вытирая будто бы слезившиеся на ветру глаза, мычал: «Му-му» — и размахивал руками, втолковывая немцам, что их двоих, старого и малого, отрядили сопровождать в эвакуацию колхозный скот, но они не дураки — скот бросили в лесу и идут домой, торопятся, потому что картошка на огороде не выкопана, а не сегодня, так завтра выпадет снег, что тогда есть будут зимой.

Кима это ужасно забавляло, он тоже мычал и размахивал руками, а потом, когда немцы их отпускали, корчился от смеха, что они такие дураки, ничего не понимают, а говорят: «Гут, гут!»

Вдоль Свиного шляха, которым они возвращались из разведки, колхозницы копали картошку.

— Если за картошкой идете, давайте до нас! — кричали они.

— Далеко тащить, — отвечал Василий Демьянович.

— Куда же это?

— На Украину.

— Чего?

— Свинью искать, которая с поросятами ушла к богатому мужичку.

Перебрасываясь шутками с работающими на поле бабами, Василий Демьянович весело подмигивал Киму: вот, мол, как, а мы-то с тобой боялись.

С тех пор он редко когда, разве уж если ему вовсе не до того, упустит случай подмигнуть Киму, как своему приятелю, с которым они знают кое-что такое, чего никто больше не знает.

— Значит, говоришь, контакт установил и связь будет? — заговорил он с Кимом, когда штабная кавалькада тронулась дальше и они пошли вслед за ней по лесной дороге.

Ким пожал плечами: какие могут быть сомнения, конечно, будет, не зря же он так задержался, что едва выбрался из города.

— Ну что же, хорошо, большое дело сделал, молодец, но я, знаешь, все-таки побаиваюсь за девчат. Как бы не провалились с листовками.

— Волков бояться — в лес не ходить.

— Так-то это так, но остерегаться надо… Ну, а как тебя девчата встретили, наверно, глаза вытаращили?

— Еще бы! — усмехнулся Ким. — Они же думали, что я в деревне, на дядиной пасеке сижу.

— А тут вдруг с автоматом являешься и из карманов гранаты торчат! На девчат это сильное впечатление производит, — сказал Василий Демьянович и подмигнул: — Чего уж там говорить, так ведь!

Скажи это кто-нибудь другой, пусть даже отец, Ким был бы больно задет, а перед Василием Демьяновичем, поскольку они отлично понимают друг друга, краснеть ему не приходится. Он может даже посмеяться.

И он посмеялся, покрутил головой, а затем сказал, что, конечно, Валя и Оля еще девчонки, в разведку их не возьмешь, струхнут, но чтобы листовку подбросить на базаре, на это у них духу хватит; а что касается Петруся, так тот ничего не боится, на седьмом небе от счастья, что будет держать связь с партизанами.

— А помнишь, как ты прорабатывал его за безыдейность? — спросил Василий Демьянович.

— Так она же у него только в стихах была, — сказал Ким. — Затмение какое-то на него нашло. С поэтами это случается. Ничего удивительного. А мы его давай чесать…

— Да, дали вы ему тогда чёсу!

— Дураки были, — решительно сказал Ким.

— Думаешь?

— А разве не дураки?

Василий Демьянович с любопытством поглядел на Кима. В школе Ким порой пугал его своими проработками ребят на собраниях, своей лозунговой прямолинейностью, а сейчас одно беспокоило Василия Демьяновича, не зарвался бы как-нибудь Ким по своему мальчишеству. И когда Ким между прочим упомянул, что видел, как Василий Демьянович прыгнул с лошади через забор в сад, тот сказал:

— И тебе тогда надо было сейчас же уходить из города. Зря задержался.

— Как это — зря? — загорячился Ким. — Меня же Петрусь ждал, я должен был с ним договориться!

— Зря, зря, — повторил Василий Демьянович. — Сам понимаешь.

И Ким почувствовал, что ему лучше замять этот разговор. Нет, не все он мог откровенно рассказать даже Василию Демьяновичу. И все из-за этой гадины Аськи, о которой он и вспоминать больше не хочет.

Дорога, по которой Василий Демьянович возвращался с Кимом в штабной лагерь, пересекает Подужинский лес от деревни Тутошино до Монастырской горы, что высится над Сугрой возле большого села Старая Слободка.

После войны, когда я летом жил в Городке, Василий Демьянович однажды повел меня по этой же дороге показать места боев, стоянок партизан и их могилы.

Мы вышли рано утром, чтобы к вечеру добраться до Монастырской горы, где возле развалин бывшего монастыря, разбитого немецкой артиллерией, осталось особенно много могил, а затем заночевать в Старой Слободке у кого-либо из бывших партизан, с которыми ему хотелось встретиться.

Василий Демьянович захватил с собой большую, свернутую в трубочку карту-схему боевых действий отряда в Подужинском лесу, вычерченную им самим уже дома и красочно разрисованную его младшим сыном. Недавно вернувшийся домой из госпиталя с плохо зажившими ранами на обеих ногах, сын его пока только тем и занимался, что помогал отцу оформлять разные схемы для задуманной им книги, которая должна была служить для школьников путеводителем по боевому пути партизанского отряда Деда.

На старательно оформленной карте зеленый массив леса, вытянувшийся по берегу Сугры с юга на север, пересеченный синими нитями ее притока Подужи и мелких ручейков, впадающих в Подужу, был изображен в ярко пылающем костре горящих танков, автомашин и мостов. С трех сторон зеленый массив пронизывали стрелы — направления немецких атак, и весь он был испещрен разноцветными условными знаками.