Чудесные знаки - [31]

Как Прыгало прыгает, торопя свою кровь, чтобы согрелся весь, так и холод сам к себе льнет, если ничего нет кругом, один ветер. Значит, холод допустил Прыгало к своей крови — погреться дал. И разве может Прыгало роптать на холод, коли холод-то и дал ему огня?

Незлобивый Прыгало все понимал, с удовольствием втягивал студеный сильный воздух.

Завоняло палеными тряпками. Не-надо-не-надо страшно разозлилась. Она стала быстро-быстро высовывать язык, стала кричать: «Не надо! — да! — да! — да!» Одна бровь ее была чиркнута чем-то черным. Была похожа на демона. Хрипун стал кашлять от дыма, стал сильнее озираться. Прыгало взял свою ногу и отодвинул от огня. Нога дымилась. Не-надо-не-надо стала бить Хрипуна, чтоб не хрипел и чтоб дым не вонял. «Не надо! — да! — да! — да!» Хрипун качался от кашля, от ударов Не-надо-не-надо, не отвечал, озирался по сторонам. Нога густо задымилась, и Прыгало размотал тряпки. Тряпки стали вонять и дымить сами собой, а нога стала голая, отечно-синяя. В ступне была пробита сквозная дыра. Все трое загляделись на ногу.

Ворона топталась на своей ветке, раздумывая — остаться ли здесь или слететь на мерзлую землю, подойти поближе.

Она уж решилась было, взмахнула крыльями, но тут же шумно сложила их: наискось, через дорогу, сквозь ветер, бежал, улыбаясь, к огню Беглый.

Но подошел Беглый не жадно, подошел почти равнодушно, как бы случайно — ой, что это у вас, огонек? можно и мне сюда? Беглый испытующе глянул на Прыгало — вчера отнял у Прыгало большую мослатую кость в пленке застывшего жира, с налипшими вермишелинками и чаинками. Прыгало не мог угнаться за Беглым, только махал ему вслед и ухал сердито.

Прыгало обрадовался Беглому (он уж забыл про кость). Прыгало замахал ему — давай к нам! — и Беглый деликатно присел чуть поодаль. Живые, побурчав и повозившись, снова замерли у огня — Беглый разлегся.

Беглому нравились живые. Люди ему тоже нравились, но люди были опасны. Увлекательны, но опасны, к ним Беглый никогда не подходил. Беглому люди нравились больше всех. Потому что они были восхитительные. Если они замечали его, он останавливался, глядел наглыми веселыми глазами. Если они подходили к нему, он, смеясь, убегал. Сердце его горячо прыгало в груди, когда убегал. Беглый ни разу в жизни не подошел к людям. Живые ему нравились тоже. Но живые были слабые, а Беглый сильный. Но живые подходили к людям, если хотели, а Беглый — никогда. Беглому нравились дикие и вольные лица живых, их хриплые голоса, их хохот, шумное дыхание, сложные запахи.

Беглый любил бежать. Ночью хорошо было бежать, когда все спали и опасности нигде не было. Он летел по спящему городу, а по дорогам мчались машины с горящими глазами, и ветер охлестывал впалые бока Беглого. Днем Беглый рыскал и высматривал. Он знал, что где-то уже плетут сеть. Он поднимал острые уши и умной, наглой мордой поводил — где-то готовят ему гибельную сеть. Но он был сильный, смелый и молодой. У него была рыжая спина, сильные лапы и мощная белая грудь. Шерсть на груди была густая и мягкая. Иногда его хвалили, и он приостанавливался послушать, чутко подрагивая на высоких лапах, готовый лететь без оглядки. Он мог уйти обратно, где мало людей в низеньких домиках, где, снежный, спит, сверкает лес с невидимыми жаркими зверями, где тишина была такой огромной, что сердце начинало быстро-быстро стучать, оттого что бежать в этом просторе было некуда и не от кого. Но здесь было сытно, шумно, любопытно, были помойки, были живые и были восхитительные опасные люди.

Беглый лежал у огня, язычки пламени играли в его блестящих глазах. Он знал, что его поймают, он знал, что его ловят без остановки, где-то плетут сеть, тонкую, скользкую и легкую. Живые скалились красными оскалами на огонь. Окруженные холодом, они скалились на радость свою — огонь. Беглый знал, что так же покажет оскал живого, в розовой пене оскал живого, под опытами юннатов, под скальпелями любознательных, отловленный сетью, которую уже плетут.

Беглый жмурился от огня. Дремал. Он видел — живые несутся, как поезд, сквозь сверкающий мир людей, с восторгом глядя, восхищаясь без зависти и проносясь мимо, не желая в тот мир.

Беглый летел рядом с живыми, стелясь по земле, летел, прижав уши и щурясь от ветра, вперед и вперед с живыми рядом, обжигая легкие, вперед и вперед, охлестнутый ветром, всегда вперед, восхищенный людьми, рядом с живыми, все время вперед и мимо. И на виду у людей.

Беглый дремал и думал: «Моя стая». Тепло было от огня. И вот с бульвара в калитку вошла чужая девушка в пуховом платочке. Она была румяная от ветра. Была хмурая. Сквозь деревья, через весь садик высматривала. Вмиг разглядела костерок и устремилась. Проходя, нечаянно вскинула глаза и попятилась от Памятника. Но тут же забыла о нем, подбежала к костру. Беглый напрягся, но делал вид, что не смотрит на чужую девушку. А она, подбежав, возвысилась над сидящими, как дылда. Она стала кричать и ругаться на Прыгало. Она ругалась и пряталась в теплое пальто. Она кричала совсем одна, остальные даже не шевелились, хотя Прыгало очень хотелось почесаться. Он просто изнемогал, но он не смел. Она кричала, а холодный садик молчал весь. Только огонь тихо пел и ветер иногда шумно проносился. Чужая девушка стала затихать, но тут она нечаянно посмотрела на Хрипуна, на его лицо, и снова стала кричать и ругаться. У нее было миленькое личико, все заплаканное, и плечи силачки.