Чудесные занятия - [76]

Эдмон приносит утренний, одиннадцатичасовой, кофе. В этот час в бистро почти никого нет, и Эдмон задерживается у столика, чтобы прокомментировать велогонку Франции. Потом Мишель объясняет, что случилось, – о чем Пьер и сам мог бы догадаться: у мамы частые обмороки, а испуганный папа звонит в контору, скорее на такси домой, но Мишель уже не нужна, было всего лишь небольшое головокружение. В первый раз она не смогла прийти к нему, но нужно быть Пьером, чтобы…

– Рад, что она чувствует себя уже хорошо, – глупо говорит Пьер.

Он кладет руку на руку Мишель. Мишель кладет свою другую руку на руку Пьера. Пьер кладет свою другую руку на руку Мишель. Мишель вытаскивает руку снизу и кладет ее сверху. Пьер вытаскивает руку снизу и кладет ее сверху. Мишель вытаскивает руку снизу и прикладывает свою ладонь к носу Пьера:

– Холодный, как у собаки!

Пьер соглашается: да, температура его носа – это загадка.

– Дурачок, – говорит Мишель, как бы подводя итог происшедшему.

Мишель опускает голову, но Пьер берет ее за подбородок и, прежде чем поцеловать в губы, заставляет поднять на него глаза. Он целует ее один раз, потом еще и еще. В тени деревьев пахнет свежестью. «Im wunderschönen Monat Mai…»[*][128] – слышит он издали мелодию. В нем возникает смутное удивление: так хорошо запомнились слова, которые только в переводе обретают для него ясный смысл. Но мелодия ему нравится, а звучащие слова так гармонируют с волосами Мишель, с ее влажными губами. Im wunderschönen Monat Mai, als…

Мишель впивается пальцами в его плечо, почти вонзает ногти в него.

– Пусти, мне больно, – говорит Мишель, отталкивая его, проводит пальцами по губам.

Пьер видит отметину от своих зубов на краешке ее губ. Он гладит Мишель по щеке и еще раз нежно целует. Неужели Мишель рассердилась? О нет. Когда-когда-когда останутся они наедине? Он с трудом понимает объяснения Мишель: они, как ему кажется, не имеют к нему никакого отношения. Он упорно не желает расставаться с мыслью, что в один прекрасный день она наконец-то явится к нему домой, на пятый этаж, войдет в его комнату, и он никак не возьмет в толк, что все препятствия внезапно рухнули, путь открыт, родители Мишель уезжают из дому на пятнадцать дней. Ну и скатертью им дорожка, так даже лучше, ведь тогда Мишель… И тут-то до него все доходит, и он остолбенело смотрит на Мишель. Та смеется.

– И ты все пятнадцать дней будешь дома одна?

– Какой ты глупый, – говорит Мишель. Вытянутым пальцем она принимается чертить в воздухе звезды, ромбы, спирали. Естественно, ее мать полагает, что все эти две недели с ней будет верная Бабетта: в пригороде в последнее время было столько краж и ограблений. Но Бабетта останется в Париже на столько, на сколько они пожелают.

Пьер никогда не бывал у Мишель, не знает, как выглядит ее особняк, но воображение Пьеру так часто его рисовало, что ему кажется, будто он там уже был. Вот он входит с Мишель в небольшой холл, заставленный потертой мебелью, и, проведя пальцами по стеклянному шару у самого начала перил, поднимается по лестнице. Непонятно почему, но дом вызывает у него неприязнь; повинуясь неосознанному желанию, он хочет выйти в сад, хотя плохо верится, что при таком небольшом особняке может быть сад. С трудом отогнав от себя возникшее видение, Пьер вдруг обнаруживает, что счастлив, и сидит в кафе с Мишель, и ее дом, конечно же, будет совсем не таким, каким он себе его воображает: без несуразной мебели и блеклых ковров. Нужно одолжить мотоцикл у Хавьера, думает Пьер. Он подождет Мишель после работы, и через полчаса они будут в Кламаре[129]: у них будет даже два воскресенья для пикников. Надо раздобыть термос и купить растворимый кофе.

– На лестнице в твоем доме есть стеклянный шар?

– Нет, – говорит Мишель, – ты путаешь с…

И умолкает, словно у нее запершило в горле… Поудобнее устроившись на сиденье, опершись головой о большое зеркало, с помощью которого Эдмон надеется зрительно увеличить количество столиков в кафе, Пьер думает, что Мишель похожа на кошку или на незнакомку с портрета. Он познакомился с Мишель совсем недавно и, естественно, совсем мало ее знает, быть может, и ей трудно его понять. Взаимность в любви пока что ничего не может объяснить, равно как ничего не объясняет наличие общих друзей или одинаковых политических взглядов. Вначале всегда кажется, что ни в ком тайны нет, ведь так легко узнать: Мишель Дювернуа, 24 года, волосы каштановые, глаза серые, конторская служащая. А она может сказать: Пьер Жоливе, 23 года, волосы светлые… Но завтра они поедут к ней домой, всего полчаса пути – и они в Ангьене. «Ну и дался же мне этот Ангьен», – думает Пьер, пытаясь отделаться от этого названия, как от назойливой мухи. Они целых пятнадцать дней будут вместе, и при доме есть сад, вероятно совсем не такой, каким он себе его представляет. А не спросить ли у Мишель, какой он, этот сад? Но Мишель уже подзывает Эдмона: время к двенадцати, заведующий будет хмуриться, увидев, что она вернулась с опозданием.

– Останься еще на чуть-чуть, – говорит Пьер. – Вон, взгляни, идут Ролан и Бабетта. Невероятно, но еще ни разу мы с тобой не были в этом кафе одни.