Чудесные истории - [56]
Вера Сорока
Instagram: @verra.soroka
Крыши
Сначала все поделились на тех, кто за Каина, и на тех, кто за Авеля. Потом ещё раз поделились и ещё раз. И так миллион раз кряду. Делились на белых и цветных, на правых и левых, на тех, кто окрошку с квасом, и тех, кто с кефиром. И ещё раз поделились перед самым концом. Оканчиваться тоже все хотели по-разному.
Раньше было не лучше, но существенно проще: ты мужчина, она женщина — быть свадьбе. А сегодня: она не ест мясо, а у него аллергия на сою и глютен — и всё, пропала история любви. Да и дружба, в общем-то, пропала.
Но какой-то чудак в белом халате выложил видео на ТикТоке. Рассказал, что через неделю в Землю врежется метеорит и ничего больше не останется — некому будет делиться и спорить.
Видео вяло репостили, но когда начали блокировать, все внезапно оторвались от дел и поверили. Правительствам пришлось признать: да, летит, и да, не выживем.
Никита курил красный бонд.
Пил чёрный кофе без сахара.
Носил слишком белые рубашки.
И улыбался раз десять. В год.
Он был неудобным и совсем не напоказ. Просто такой получился. Без подвоха: не плакал под одеялом после работы и не просил отшлёпать в костюме школьницы.
Когда Никита узнал про метеорит, он улыбнулся и достал из пачки сигарету.
Апокалипсис хорош тем, что всё и практически сразу. Никому не обидно, что жизнь продолжится без тебя. Не жалко, что не узнаешь, что дальше, ведь дальше вообще не будет.
Его устраивало.
К гендиру всего пришли топ-менеджеры всего и спросили:
— Ну как же так? Столько сил, и всё впустую?
— Ну а что я могу? — развёл руками гендир всего. — Они там совсем берега попутали.
— Но как же всепрощение?
— Ребят, я всё понимаю, психанул тогда с Вавилонской башней. Но я ж не думал, что они так.
— Как?
— Ну так, что один другого совсем не понимает. Даже когда на одном языке, — гендир всего снял очки и потёр покрасневшие от усталости глаза. — Я уже подписал постановление о закрытии проекта. Метеорит выслали.
Когда мир узнал о метеорите, все, не сговариваясь, повернулись к Брюсу Уиллису. Брюс развёл руками и сказал: «Вы дебилы совсем? Я ж актёр, это всё было не по-настоящему».
Мир обречённо вздохнул.
В первые дни осознания люди пытались вести себя цивилизованно, но быстро поняли, что деньги ничего не стоят. Машины ничего не стоят и дома ничего не стоят. Сначала по привычке покупали гречку, потом крали, а потом даже гречкой перестали интересоваться — отчаялись.
Кто-то пил, кто-то убивал, кто-то рыл бункер, кто-то молился, а кто-то угонял машину и ехал к морю. Самолёты уже не летали. Летчики не дураки работать в конец света. Мир погрузился в средневековье с высокоскоростным интернетом и едой, которую можно разогреть в микроволновке.
И только Никита вставал в шесть утра, делал зарядку и шёл в пустой офис.
Когда Никите было восемь, из семьи ушёл отец. Никита думал, что лично от него, но когда через много лет и сам собирал вещи, понял, что нет. Что всё гораздо сложнее и вообще совсем не так.
После тридцати Никита начал понимать отца, даже захотел поговорить с ним о жизни и вообще.
Позвонил.
Встретились.
Но отец уже был другим человеком — блёклым и уставшим. А Никите нужно было поговорить с ним тогдашним, когда и отцу было чуть за тридцать. Но они разминулись во времени. Ведь когда вырастаешь и начинаешь понимать родителей, они уже не те, а потом их совсем нет.
Топ-менеджерам всего по большому счёту было плевать на проект, но не хотелось всё сначала и снова на работе без выходных. Устроили совещание.
— Может, снова перезагрузку и ковчег? Хорошее антикризисное решение — быстрое и надёжное, почему бы не повторить?
Гендир всего засмеялся и смеялся очень долго.
— Так вы задолбаетесь с этой их сломанной толерантностью. Вот вы каких людей возьмёте?
— Ну как, обычных, — переглянулись между собой топ-менеджеры всего.
— Ха! — нервно засмеялся гендир всего. — А обычные — это белые или чёрные? Или, может, азиаты? И как, скажите мне, на ковчеге уживутся геи и гомофобы, евреи и палестинцы, демократы и республиканцы? Нет уж, хватило нам претензий о цвете кожи Адама. Достаточно, я в эти игры больше не играю.
Никита пытался работать, но никто из клиентов не отвечал, да и корпоративная почта молчала. Он поднялся на крышу небоскрёба в Сити. Сел на раскладной стул, вытянул ноги на парапет и закурил. Никита посмотрел в небо. Ему говорили, что там живёт его дед.
Никита помнил деда строгим и суровым, но родители рассказывали, что в юности дед был самым весёлым и бесшабашным человеком в городе. О нём ходили легенды. Никита скучал по деду и думал: «Вот я умру и встречу его там. Но каким он будет? Тем немощным человеком с затухающим сознанием или вечно молодым, наглым и весёлым?». И если бы тот молодой дед встретил Никиту, они бы подружились? Им вообще нашлось, о чём поговорить?
Никита был даже рад, что скоро узнает, как это на самом деле устроено.
В интернете не утихал спор о том, как правильно выживать, и даже о том, как правильно умирать. Люди тратили свои последние часы на то, чтобы доказать, что их способ единственно верный. Никто никого не слушал. Даже сотрудники ФСБ сняли наушники и разошлись по домам.
