Чудесная свеча - [8]

Роберт Тальефер гордо поднял голову и ответил:

– То, что сделал ты для своего пламени, наверное, сумею сделать и я.

* * *

Раньеро прибыл в Италию. Однажды он ехал по пустынной дороге среди гор. Вдруг его догнала женщина и попросила позволить ей взять огня от его свечи.

– Очаг в моем доме погас, – сказала она, – дети мои голодают. Дай мне огня, чтобы я могла затопить печку и испечь им хлеба!

Она протянула руку к свече, но Раньеро поднял ее. Он не хотел дозволить, чтобы что-нибудь зажглось от этого огня, кроме свечей перед образом Святой Девы.

Тогда женщина сказала ему:

– Дай огня, пилигрим, жизнь моих детей – это пламя, которое я должна блюсти горящим!

За эти слова Раньеро позволил ей зажечь фитиль в лампе от его огня.

Через некоторое время Раньеро ехал по деревне. Это было высоко в горах, где царил холод. Молодой крестьянин, стоявший у дороги, увидел беднягу в дырявом плаще. Он быстро снял с себя короткий плащ и бросил его проезжавшему. Плащ упал прямо на свечу и потушил ее.

Раньеро вспомнил тогда женщину, которой одолжил огня. Он вернулся к ней и зажег свечу от священного пламени.

Собираясь ехать, он сказал ей:

– Ты говоришь, что пламя, которое ты должна блюсти, – это жизнь твоих детей. Не можешь ли сказать мне, как называется пламя, которое я везу столько времени?

– Где оно было зажжено? – спросила женщина.

– У Гроба Христа, – сказал Раньеро.

– Тогда оно не может называться иначе, как кротостью и любовью к людям,– отвечала женщина.

Раньеро рассмеялся над ответом, находя, что он странный апостол для подобных добродетелей.

* * *

Раньеро продвигался между прекрасными синими холмами. Он видел, что близка Флоренция!

Думая, что скоро освободится от свечи, он вспомнил свою палатку в Иерусалиме, которую оставил полной военной добычи, и храбрых своих воинов, оставшихся в Палестине, которые, несомненно, порадуются, что он вернулся к военному ремеслу и снова ведет их к победам и завоеваниям.

И вдруг Раньеро заметил, что не испытывает никакой радости, думая об этом, что мысли его охотнее направляются в иную сторону.

Раньеро впервые понял, что он уже не тот человек, каким был, выезжая из Иерусалима. Путешествие с горящей свечой научило его радоваться всем миролюбивым, разумным и сострадательным людям и гнушаться дикими и воинственными.

Он радовался, думая о людях, мирно работавших в домах, и почувствовал, что охотно вернулся бы в свою старую мастерскую к прекрасным художественным занятиям.

«Поистине, это пламя пересоздало меня, – думал он. – Оно сделало меня другим человеком».

* * *

Была Пасха, когда Раньеро въехал во Флоренцию.

Едва он въехал в городские ворота, сидя задом наперед, с накинутым на лицо капюшоном и с горящей свечой в руках, как придорожный нищий вскочил и закричал обычное: «Сумасшедший, сумасшедший!»

На этот возглас из одних ворот выскочил уличный мальчишка, и бродяга, лежавший на земле и oт нечего делать взиравший в небо, вскинулся на ноги. И оба закричали то же: «Сумасшедший, сумасшедший!»

Когда к ним пристал третий, они зашумели так, что подняли всех мальчишек на улице. Они сбегались из всех углов и закоулков и, едва завидев Раньеро, в истрепанном плаще, на жалкой кляче, кричали свое:

«Сумасшедший, сумасшедший!»

К этому Раньеро давно уже привык. Он тихо ехал по улице, не обращая внимания на крикунов.

Они же не удовольствовались своими восклицаниями, один из них подпрыгнул и хотел задуть свечу.

Раньеро поднял Свечу выше и подогнал лошадь, чтобы избавиться от мальчишек. Но они бежали вровень с ним, изо всех сил стараясь затушить свечу.

Чем более Раньеро силился уберечь пламя, тем сильнее это их раззадоривало. Они стали бросать шапками в свечу. Им не удалось погасить пламя только потому, что их было много, и они толкали друг друга.

На улице возникла страшнейшая суматоха. У окон стояли люди и хохотали. Никому не было жаль безумного, пытавшегося защитить свою свечу. Звонили к вечерне, много богомольцев шло к церкви. Они останавливались и тоже от души смеялись.

Раньеро встал с ногами на седло, оберегая свечу. Вид у него был дикий. Капюшон свалился с головы и обнажил, лицо, изможденное и бледное, как у мученика. Свечу он держал высоко, насколько хватало его вытянутой руки.

Улица кипела. Даже и взрослые стали принимать участие в потехе. Женщины махали головными уборами, а мужчины бросали береты. Все старались потушить свечу.

Раньеро проезжал под балконом дома. На нем стояла женщина. Она перегнулась через перила, схватила свечу и бросилась с ней в дом.

Народ разразился громким хохотом и ликованием, Раньеро же пошатнулся в седле и свалился с лошади.

Как только он оказался на земле, разбитый и в обмороке, улица мгновенно опустела.

Никто не хотел позаботиться об упавшем. Возле него осталась одна его лошадь.

Когда толпа ушла с улицы, Франческа дельи Уберти показалась из своего дома с зажженной свечой в руке. Она была еще очень хороша собой, черты ее были кротки, а глаза серьезны и глубоки.

Она подошла к Раньеро и нагнулась к нему. Раньеро лежал без чувств, но, когда свет свечи упал на его лицо, он сделал движение и очнулся. Казалось, пламя свечи имело чудесную власть над ним. Увидев, что он пришел в себя, Франческа сказала: