Хлопнула она дверью и ушла. Смотрю я из окна, что она делать будет, а она идёт прямо в степь, только тихо-тихо, ждёт, когда я за ней побегу.
«Нет, — думаю, — не дождёшься, хватит, побегал за тобой!»
Идёт она, снег ей по колени, сама руками за лицо держится: ревёт, значит. Всё дальше и дальше от дома уходит в степь.
«А что, — думаю, — и взаправду замёрзнет?»
Жалко мне её стало.
«Может, пойти за ней, вернуть? И жука мне не нужно, пускай себе насовсем берёт. Только опять будет всегда устраивать рёв. Нет, лучше подожду, будь что будет!»
Далеко ушла, совсем маленькая точка только видна. Хотел я уже одеваться, за ней идти — смотрю, точка всё больше становится: обратно, значит, идёт. К дому подошла, руки в карманах держит, смотрит себе под ноги. Боится глаза поднять: знает, что я на неё смотрю из окна.
Пришла домой, разделась молча и ушла к себе в комнату. Долго там сидела, а потом подошла к окну и говорит:
— Какой хороший жук, его покормить надо!
Стали мы за жуком вместе ухаживать.
Когда мама с работы пришла, Галя ей ничего не рассказала и я тоже.
язала мне мама варежки, тёплые, из овечьей шерсти. Одна варежка уже готова была, а вторую мама до половины только связала, на остальное не хватило шерсти. На улице холодно, снегом замело весь двор, гулять меня без варежек не пускают — боятся, что отморожу руки. Сижу я у окна, смотрю, как синицы на берёзе прыгают, ссорятся: наверное, жучка не поделили.
Мама сказала:
— Подожди до завтра — утром к тёте Даше пойду, попрошу шерсти.
Хорошо ей говорить «до завтра», когда я сегодня гулять хочу! Вон со двора к нам дядя Федя, сторож, идёт без варежек. А меня не пускают.
Вошёл дядя Федя, снег веником отряхнул и говорит:
— Мария Ивановна, там дрова на верблюдах привезли. Будете брать? Хорошие дрова, берёзовые.
Мама оделась и пошла с дядей Федей дрова смотреть, а я из окошка выглядываю, хочу верблюдов увидать, когда они выезжать будут.
С одной подводы дрова выгрузили, верблюда вывели и привязали у забора. Большой такой, лохматый. Горбы высокие, как кочки на болоте, и на бок свешиваются. На самой верхушке шерсти много. Вся морда верблюда покрыта инеем, и губами он что-то всё время жуёт — наверное, хочет плюнуть.
Смотрю я на него, а сам думаю: «Вот у мамы шерсти на варежки не хватает — хорошо бы верблюда остричь, только немножко, чтобы он не замёрз».
Достал я потихоньку ножницы и стал передний горб обстригать, не весь, а самую макушку, где шерсти больше. Настриг целый карман, начал со второго горба стричь, чтобы горбы были ровные, а верблюд ко мне повернулся, шею вытянул и нюхает валенок. Испугался я сильно — думал, ногу укусит, а он только полизал валенок и опять жуёт.
Подровнял я второй горб, спустился на землю и в дом скорей побежал. Отрезал кусок хлеба, посолил и отнёс верблюду — это за то, что он мне дал шерсти. Верблюд сначала соль слизал, а потом съел хлеб.
В это время мама пришла, дрова выгрузили, второго верблюда вывели, моего отвязали, и все уехали.
Мама меня дома бранить стала:
— Что же ты делаешь? Ты же простынешь без шапки!
А я правда шапку забыл надеть. Вынул я из кармана шерсть и маме показал — целая куча, совсем как овечья, только рыжая. Мама удивилась, когда я ей рассказал, что это мне дал верблюд.
Из этой шерсти мама напряла ниток. Целый клубок получился, варежку довязать хватило и ещё осталось. Теперь я хожу гулять в новых варежках. Левая — обыкновенная, а правая — верблюжья. Она до половины рыжая, и когда я смотрю на неё, то вспоминаю верблюда.
огда я был совсем маленький, пошли мы с мамой в зоопарк. Мама мне купила булку.
— Будешь, — говорит, — кормить зверей.
Я кусочки от булки отщипывал и давал всем зверям.
Верблюд свой кусочек съел, вздохнул и мою ладонь полизал — видно, не наелся, — но я ему больше не дал: другим зверям тогда не хватит.
Медведю кинул кусочек, а он лежит в углу и булки не замечает. Я ему кричу:
— Мишка, ешь!
А он на другой бок перевернулся, как будто не слышит.
Всю булку отдал зверям, осталась одна горбушка. Мама говорит:
— Пойдём домой, звери уже устали, хотят спать.
Пошли мы к выходу.
— Мама, — говорю, — ещё горбушка осталась, нужно дать её пеликанам.
А пеликаны живут на озере.
Мама говорит:
— Ну, беги скорее, я тебя здесь подожду. Прибежал я к пеликанам, а они уже спят. Столпились на берегу и спрятали голову под крыло.
Только один пеликан не спит, стоит около дерева и перед сном умывается: чистит пёрышки. Клюв большой, а глазки маленькие и хитрые.
Просунул я ему горбушку через решётку.
— Скорей, — кричу, — ешь, а то меня мама ждёт!
Перестал пеликан умываться, посмотрел на горбушку, медленно ко мне подошёл и как клюнет!
Не успел я руку отдёрнуть, он её вместе с горбушкой схватил.
Я закричал, а он руку выпустил, клюв вверх поднял и проглотил горбушку.
Посмотрел я на руку, а на ней царапина. Это пеликан её оцарапал — хотел вместе с горбушкой руку проглотить.
— Чего ты стоишь там, иди скорей! — зовёт меня мама.
А пеликан спрятался за дерево.
Мама меня спрашивает:
— Булку пеликану отдал?
— Отдал, — говорю.
— А что ты в кармане держишь?
— Ничего, просто так.
А это я оцарапанную руку в карман спрятал, чтобы мама не увидела.