Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего - [136]

Завхоз ИМЭМО, который числился чуть ли не его заместителем, приказал нам подождать, пока Д. Е. примут в члены жилищного кооператива, и уж тогда внести соответствующую сумму.

Однако прежде нам эти деньги надо было как-то раздобыть. Муж спешно побежал в ЦК на Старую площадь и взял там направление на чтение лекций по международному положению — желательно в какой-нибудь «хлебной» южной республике (зарплату Д. Е. нельзя было трогать: все-таки нас было четверо — мы с мужем и Алик с Асей плюс домработница). Благодаря лекциям, сумма для первого взноса скоро набралась, и, естественно, я тут же раззвонила обо всем этом знакомым и друзьям.

Проходит неделя или две, и кто-то из моих подруг умоляет меня срочно дать ей взаймы. Я долго сопротивляюсь, потом все же одалживаю, беру соответствующую сумму в сберкассе и слезно умоляю вернуть мне эти деньги по первому требованию. Так повторялось несколько раз.

Одним словом, сами понимаете. В тот день, когда муж, придя домой из своего института, сказал мне, что настала пора вносить вступительный взнос в кооператив, у меня на сберкнижке не было ни гроша.

К счастью, друзья не подвели — все одолженные им деньги принесли уже на следующий день. Мое сугубо легкомысленное отношение к деньгам себя оправдало. До глубокой старости я в деньгах особенно не нуждалась. А когда в сто три года, переписала все свое имущество на сына, вдруг увидела недоумение на его лице и лице никогда не работавшей ради денег его жены: «А зачем тебе, мама, нужны деньги?»

Кстати, глядя на нынешних, даже провинциальных, девчонок, которые, пожив немного в США и прекрасно выучив язык, устраиваются на работу в какую-нибудь известную фирму, я удивляюсь… удивляюсь, что моя невестка Катя Арнольд (видимо, хорошая художница), прожив в США сорок лет, так и не получила никакой иной работы, кроме работы учительницы рисования в частной гимназии. Я делаю ударение на слове частной, ибо в таких гимназиях, видимо, не столь строго исполняются разного рода предписания и учебные графики, особенно, когда речь идет о рисовании в младших классах. Почему бы Кате Арнольд не преподавать живопись в каких-нибудь специальных учебных заведениях или в университетах.

В пустыне Негев

Пустыня Негев в Израиле совсем маленькая — так, по крайней мере, кажется человеку, приехавшему из необъятной России. Тем не менее пустыня эта не лишена сурового величия.

Небольшой обелиск, затерявшейся в ней, почти не виден на фоне серой потрескавшейся земли… Именно простота и ненавязчивость памятника, его беспомощность, что ли, трогают до слез.

На памятнике выбиты десять строк на иврите и на немецком. Приведу их в моем подстрочном переводе с немецкого:

Безмолвно камень говорит

О муках тех шести миллионов

Чья плоть из труб печей

На землю смрадом пала.

И тишь. Опять повсюду тишь и гладь.

Пусть те, кто после нас пришел,

Ни старых, ни детей не забывают,

Принявших муки в дни террора.

И пусть в печали головы склонят.

И тишь тогда и впрямь настанет.

Настанут тишь и гладь.

Стихи эти принадлежат Нелли Закс — поэтессе, писавшей на немецком языке. Себя она сама считала еврейским поэтом, но жила в Германии и только в 1940 году эмигрировала из страны, захваченной нацистами. Раньше ни за что не хотела покидать родину. Гитлеровцы уже готовились забрать Нелли Закс в «лагерь смерти», и только вмешательство Шведского королевского дома спасло поэтессу от уничтожения в газовой камере. В 1966 году Нелли Закс получила Нобелевскую премию.

* * *

Мы с больным мужем попали в пустыню Негев в первых числах ноября 1992 года. Поездка в Израиль стала нашим последним вояжем за рубеж. 1 января 1993 года моего мужа не стало.

Вез нас на машине к обелиску замечательный человек, талантливый строитель из Москвы, наш молодой друг Адик — Абрам Биргер. И его уже давно нет на свете.

Случайности и флюиды

Я уже писала, что после выхода в свет «Преступника номер 1» — книги, в которой мы с Д. Е. первые у нас в стране осмелились сказать о сходстве, казалось бы, совершенно разных тоталитарных режимов, нам в спину нанес тяжелый удар, уважаемый в среде литераторов-семидесятников Лазарь Лазарев, который был фактическим хозяином влиятельного журнала «Вопросы литературы», для краткости именуемого остряками «Вопли».

Лазарь Лазарев во всеуслышанье провозгласил, что, мол, авторы «Преступника» — международник Даниил Мельников и его жена, переводчица Людмила Черная, — ничего нового не сообщили. Все, что в книге сказано, он (Лазарев) знал уже давно. Да и россказни о том, что журнал «Новый мир» боролся за то, чтобы напечатать «Преступника», ничего не стоят — пустое бахвальство (цитирую по памяти, но смысл слов передаю точно).

Реплика Лазарева, безусловного авторитета среди писателей либерального толка, меня просто убила. Д. Е. был слишком болен, чтобы понять, как нам навредил редактор «Воплей». Я знала, что после слов Лазарева писательских рецензий в печати не будет. Ведь только писатели (члены СП) не побоялись бы написать о такой крамольной книге. И только их рецензии не побоялись бы опубликовать.

Прошли годы, прежде чем я, наконец, поняла, чем вызваны несправедливые слова Лазаря о «Преступнике номер 1»…