Чудеса искусства - [3]

Машенька, сама того не замечая, копировала всех подряд, даже дворника Петровича, за которым внимательно следила, глядя в свое окошечко. Самое удивительное, что у Машеньки получалось очень похоже! Ох, и веселились же все, глядя на Машеньку! Маменька всплескивала руками, сестры заливались смехом и дразнили Машеньку маленькой обезьянкой. А отец в восхищении восклицал: «Ах, Машенька… ах, Машенька… ах!» Он хотел стать актером, как и его братья. Но так случилось, что всю жизнь прослужил суфлером. И каким суфлером! Сколько раз Николай Алексеевич выручал актеров, подсказывая им реплики. И даже сочинял «на ходу» кусочки роли, вырванные из текста чьей-то нерадивой рукой и, тем самым, спасал спектакль! Воистину, театр существует благодаря таким невидимым его служителям верным и честным! «… Мы были на виду, блистали, А ты нам тихо „подавал“… Нередко лавры нас венчали, когда успех Ермолов создавал…» Так он и проработал «как улитка в раковине» до самой смерти, заработав в этой «раковине» туберкулез легких. Ох, хо-хо… Но он успел увидеть триумф своей Машеньки на сцене. Он успел насладиться ее необычайным даром, словно восполнив в ней свое нереализованное, невысказанное…

Но у Машеньки складывалось все не так гладко. Когда Машенька подросла, ее определили, как и всех детей Ермоловых, в балетную школу — единственное театральное училище по тем временам. И самым трудным и неуспешным предметом у Машеньки оказались танцы! Да еще знаменитый актер Самарин прослушав Машеньку, назвал ее бездарной и сказал свой приговор: «Пускай себе пляшет у воды…» Папенька беспомощно разводил руками и тихо восклицал свое: «Ах, Машенька… ах, Машенька… ах!» Но Машеньке было дано знание, и знание это заставляло ее заниматься, трудиться, изучать, наблюдать, отвлекало от мрачных мыслей и поддерживало уверенность в своих силах. Машенька бесконечно много читала, учила наизусть, разыгрывала перед девочками целые спектакли в дортуаре, которые так и назывались «у комода». И… однажды… Как и должно было случиться, Машеньку пригласила знаменитая Н. М. Медведева заменить заболевшую актрису в своем бенефисном спектакле «Эмилия Галотти» и сыграть главную роль! И шестнадцатилетняя Машенька Ермолова, в тот знаменательный вечер покорила Москву своей неподражаемой искренностью и глубочайшей проникновенностью! Она заставила рукоплескать ей, неопытной девочке, чуть ли не впервые вышедшей на сцену, сумевшей объединить многочисленную толпу зрителей в едином порыве сочувствия и любви к ее героине. Как ей это удалось?! Нам, мои дорогие, не дано понять… Да и Машеньке, наверное, тоже было не разгадать этой тайны. Она лишь могла почувствовать своим чутким сердечком величайшую ответственность за этот невероятный Дар общения со зрителем, данный ей Свыше. И что расплата за дар этот актерский тоже велика… ее жизнь! Машенька была готова на все. В тот вечер она записала в своем дневнике: «Я счастлива… нет, я счастливейший человек в мире…»

Театр тогда, благодаря усилиям наших величайших делателей искусства, воспринимался… помните?.. как «…кафедра, с которой можно сказать много миру добра…» И Мария Николаевна отдавала всю себя на служение этой кафедре. И действительно была счастливейшим человеком! Она жила для своей семьи, родителей, дочери и мужа. Она жила для своих сестер, всеми силами помогая им в нужде и болезнях. Она жила для чужих людей, которые всегда получали от нее помощь, чаще всего даже не зная, кому обязаны своим спасением, и становились уже вовсе не чужими. Она жила на сцене жизнью своих героинь ради своих зрителей, которые буквально носили ее на руках. Ее Лауренсия, Иоанна д Арк, Мария Стюарт, Сафо, Кручинина, ее любимые героини, это она сама… Или … это другие люди, которых на самом деле не было… Но для зрителя они были реальны, они заставляли думать о себе, сопереживать им. Это и есть правда театра, мои дорогие… Ибо Ермолова строила свою жизнь и жизнь своих героинь по своим правилам, которые продолжала записывать даже перед смертью уже дрожащей рукой. Послушайте, мои дорогие друзья. Это надо знать. «…Худого худым исправлять нельзя»… «…не требуйте за любовь — любви, за службу — благодарности»… «Оставляйте суровость… будьте как дети незлобивы…» В годы ее старости после революции читать Евангелие было запрещено, и Мария Николаевна переводила Священные Слова на театральный язык, то есть создавала на сцене своих добрых, мужественных, самоотверженных женщин, способных любить вопреки всему и всем. И сердца зрителей сжимались от сострадания и боли. И становились добрее, мягче, милосерднее. Любовь эта и давала силы великой актрисе выходить каждый вечер на сцену, чтобы вызвать улыбку или слезы сочувствия в зрительном зале. Чтобы подарить своим зрителям праздничные радостные минуты соприкосновения с другим миром… И мир этот всеми своими силами расширить до размеров вселенной, что ей всегда удавалось в детстве, сидя на коленях у отца в суфлерской будочке… Они дорого стоят, эти моменты единения двух вселенных — зрительного зала и сцены, эти моменты просветления, очищения, душевной гармонии, взаимной теплоты…