Чудеса и фантазии - [157]
Медленно тянулся серый день. Он покормил ее ужином, все ей было не по вкусу. После они пошли в ванную. Еще один памятный момент: однажды, много-много лет назад, он сказал: «Ты иди в ванную, а я пока разберу кровать». А она ответила, глядя на него со своей теперешней подозрительностью: «А где это?» – «Что?» – переспросил он. «Куда ты меня послал. Где это?» Он взял ее под руку. «Не тащи. Подожди Сашу. У нее панталоны перекрутились. Давай подождем Сашу».
Он и теперь пытался иногда с ней разговаривать, когда она была в спокойном настроении. Она отзывалась очень редко. И неясно было: понимает ли она, хоть иногда, кто он такой.
Раз или два, когда Джеймс помогал ей в ванной или выходил из ее спальни, подоткнув ей одеяло, все в голове у него вдруг начинало вертеться, ему казалось, что он сам не понимает, кто он и где. Однажды на мгновенье, ужасное мгновенье, он и сам задумался, где ванная, и хмурые комнаты завертелись вокруг него как карусель. Будь ему двадцать, он бы знал, что это от усталости, и посмеялся бы. А сейчас он спрашивал себя – как спрашивал всякий раз: ключи и кошелек на месте? – не начало ли это?
Уложив жену, Джеймс взялся за Вергилия. Пытаясь вспомнить грамматику и метрику, он надеялся в каком-то смысле потренировать клетки своего мозга, сохранить живость ума. O pater, anne aliquas ad caelum hinc ire putandum est animas[144]. Несколько лет назад он хотел записаться на вечерние курсы или даже поучиться в магистратуре или аспирантуре, но ничего не вышло, ведь отлучаться из дому он не мог. Если вдруг он забывал строку, которую прежде помнил наизусть, которая раньше выпевалась в его душе, от страха у него мороз пробегал по коже. Неужели начинается? Ведь я же знал форму плюсквамперфекта от vago[145]. Из ее спальни послышалось недовольное ворчание, и он пошел расправить сбившуюся простынь. Сам он не любил ложиться спать, оттого что боялся пробуждения.
В итоге Джеймс задремал над шестой книгой «Энеиды» и проснулся от собственного храпа. Он подобрал Дипси, валявшегося перед телевизором, а с ним розовую ленту и пару стальных шпилек, которые принялся безотчетно вонзать в серебряный экран Дипси, украшавший его зеленый махровый живот. Тыкал и тыкал без остановки.
Улица была тиха в эту глухую ночь. Кое-где еще мерцали квадратами окна. Музыка почти нигде не играла, а если и играла, то негромко, в рамках приличия. Припозднившихся соседей не было, никто не болтал под окном. Поэтому он удивился, когда услышал снаружи дробный, быстрый топот – словно кто-то от кого-то убегает. Потом взвыл внизу дверной звонок (жили они на втором этаже, но с отдельным входом). Открывать в такое время небезопасно, подумал он. Звонок все не унимался. В дверь уже колотили ладонями или кулаками.
Придется идти, ведь он не хотел, чтобы шум разбудил Мэдди.
Внизу он приоткрыл дверь, оставив ее на цепочке.
– Впустите меня! Пожалуйста! Там негр, огромный, у него нож, он хочет меня убить, впустите!
– А вы сами не грабительница? – спросил Джеймс.
– Какая разница. Если не впустите, он убьет меня. Ну же, быстрее!
На улице раздались другие, более тяжелые шаги. Джеймс снял цепочку, приоткрыл дверь шире. Худая, она проскользнула внутрь как угорь и прижалась к стене, пока он поспешно вдевал обратно цепочку и поворачивал замок. Они прислушались, стоя в тишине на лестнице. Шаги снаружи замедлились, преследователь остановился. Затем побежал дальше, уже не так быстро.
В полумраке было слышно, как она тяжело дышит.
– Пойдемте, – сказал он. – Я вам дам воды.
