Чудаки и зануды - [7]

«Не хочу, — кричала я в подушку. — Слышишь, Бог, ты не смеешь!»

В тот день я не пошла в новую школу. Мы ездили в Роксту, в дом престарелых. Там все изумились, как это дедушка сумел до нас добраться. Ведь он с трудом доходил от кровати до туалета. Ноги не держат, говорят про таких. Они настаивали, чтобы мы немедленно привезли дедушку назад. Ингве им поддакивал: мол, старику лучше жить там, где ему обеспечат надлежащий уход. Для его же пользы. Вдобавок у него с головой не всё в порядке. И врачи были в этом с Ингве совершенно согласны. Но мама им ничего не ответила. Просто собрала дедушкины вещи.

В другом конце палаты сидел толстенький старичок с добрыми глазами и ел бананы. Он вроде и не слушал, о чём все говорили, но когда мы собрались уходить, подмигнул мне, чтобы я подошла.

— Передай привет Ивану, детка, — попросил он. — Скажи, нам будет недоставать его в оркестре. И виолончели его, и милых вспышек гнева… Неизвестно ещё, кто придёт на его место. — Старичок вздохнул.

Ингве с недовольным видом волок виолончель.

— Выбирай, — сказала ему мама в машине. Она гнала, как на пожар, нарочно, чтобы досадить Ингве, в страхе сжавшемуся на заднем сиденье. — Либо съезжай, либо привыкай к тому, что отец живёт с нами.

Я надеялась, что он съедет.

За окном упала звезда, и я вспомнила, как мы с дедушкой смотрели в телескоп на звёздное небо, когда отдыхали летом на Мейе [3]. Я загадала, чтобы он никогда не умирал.

Мне казалось, что дедушка был всегда. Это он учил меня различать цветы и птиц и давал им имена. «Ты будешь называться ель, ты — муха, а ты, пострел, нарекаешься трясогузкой». Он указывал на них тростью, словно всамделишный Бог-Отец. Дедушка научил меня плавать и драться. Научил читать и ругаться. Впрочем, ругаться он меня специально не учил. Я сама научилась, наблюдая его частые вспышки гнева.

«Откуда она набралась таких слов?» — удивился дедушка, впервые услышав, как я ругаюсь.

«От тебя, милый», — отвечала бабушка. Тогда она была ещё жива.

«Чёрта с два!» — запротестовал он. Но тотчас вспомнил, что говорил, и довольно усмехнулся. В глубине души он очень гордился ролью Бога-Отца. Отцом он был потому, что другого папы я не знала. Ну а роль Бога он выбрал для себя сам.

Теперь я молила другого Бога, даже не зная, существует ли он на самом деле: пусть он сделает так, чтобы дедушка никогда не умирал.

«Забери лучше Ингве! — умоляла я и чувствовала, как гнев закипает во мне. — Миленький Боженька, забери этого придурка!»

Я заснула, и мне приснилось, что дедушка скользит по воде в кресле-качалке. Он мирно сидит, попыхивая сигарой, а кресло плывёт себе по волнам, лавируя среди лодок и виндсерфингистов, а потом тихонько устремляется к горизонту. Дедушкины золотые часы блестят, как маленькая звёздочка, и посылают во все стороны золотых зайчиков.

Я проснулась оттого, что кто-то легонько теребил меня за ухо.

— Эй, детка, — прошептал дедушка, — как дела?

— Паршиво, — промямлила я и расплакалась.

Дедушка ткнул меня своим большим носом, совсем как в детстве. От него так замечательно пахло землёй, и усы кололись. И как в прежние дни, когда он был добрым, мудрым Богом, а я сопливой малявкой, которую он обожал, я рассказала ему всё: о переезде, о Килрое, об Ингве, о маме и о том, как мне невыносимо думать, что он может исчезнуть навсегда. Я плакала и чувствовала, что внутри, будто сердце, бьётся жёсткий злой комок. Почему все напасти валятся на меня? Почему все нелепые и печальные события должны происходить разом?

— Бедняжка, — прошептал дедушка. — Таков уж род человеческий, всё в нём перемешано: блаженные и недотёпы, чудаки и зануды. Твоя мама — чудачка, я тоже. И моя мама была с чудинкой. Знаю, с такими людьми жить непросто. А ещё есть зануды. Этим вроде полегче. Но и скучнее, чёрт меня подери!

— Я тоже с чудинкой? — попыталась я улыбнуться.

— А как же! Вот только подрасти! — Он тихо и ласково гладил меня по затылку, где коротко остриженные волосы топорщились во все стороны. — Мы все исполнены сил, о которых знать не знаем, — продолжал дедушка. — Словно море, кишащее всякими диковинами — рыбой и водорослями — и полное движения и жизни. Осторожные зануды строят дурацкие мостики через эти загадочные глубины, боятся замочить ботинки — вдруг испортятся. Мы же, чудаки, прыгаем в поток и отдаёмся на волю волн, нас несёт течением. Пусть это опасно. Пусть на нас с ужасом и страхом смотрят зануды.

Я не совсем понимала, о чём он толковал. Дедушкина рука на моём затылке казалась большой и тяжёлой. А слёзы всё лились, холодные, словно текли из того жёсткого комка, что бился у меня в груди.

— Только остерегайся дурных ветров, — шепнул мне дедушка, прежде чем раствориться в темноте.

Что он хотел этим сказать? Может, он и правда не в своём уме?

Невмоготу мне жить со всеми этими придурками и чудаками, населившими наш дом!

Порыв ветра настежь распахнул окно, свалил с подоконника пару цветочных горшков, стопку счетов, которые мама разобрала вчера вечером, и ворвался прямо мне в сердце.

Я почувствовала, как злоба и гнев переполняют меня.

Глава четвёртая, в которой я иду в новую школу, моё имя преследует меня и я знакомлюсь с этим болваном Исаком