Чудаки и зануды - [31]

Вдруг я почувствовала на себе взгляд Исака, почувствовала так же явно, как тепло от печки. И поняла, что он заметил. Но мне уже было всё равно. Я слишком устала и замёрзла, чтобы притворяться дальше. Стоило мне стянуть трусы — и всё раскрылось. Ну и пусть! С Симоном покончено. Он утонул. Навсегда.

Я повернулась к Исаку. Он недоумённо таращился на меня, для него это было уже чересчур. Он смотрел на меня, как на привидение.

— Видно, в воде обронила, — ухмыльнулась я.

— Ну и дела, ты что же, всё это время была девчонкой? — Сообразив, что сморозил глупость, Исак тоже усмехнулся.

— Меня зовут Симона, — сказала я.

Мы развесили одежду на верёвке перед печкой. А примус выключили, сарай уже достаточно нагрелся. Тепло подействовало на нас, как пригоршня снотворных таблеток. Даже если б захотели, мы не в силах были уйти.

Я легла, просто не держалась на ногах. Исака тоже сморило. Смущённо и неуверенно он улёгся рядом на шаткую раскладушку, такую же ненадёжную, как лодка.

Странно было лежать рядом и чувствовать жар его кожи.

— Всё-таки я не могу понять, — пробормотал он.

Я провела рукой по его волосам, которые уже высохли.

— Крыса, — шепнула я в подушку.

— Обезьяна, — мгновенно отозвался Исак.

— Вонючка, — рассмеялась я.

— Психованная, — пробурчал он и обнял меня.

Я прижалась к нему и хотела было признаться, что он мне нравится, но передумала — это может подождать. Вдруг в разгар объяснения на меня нападёт икота? Так мы лежали и ждали, и ждать было приятно, а в углу всхрапывала печка, посвистывала керосиновая лампа, потрескивали стены.

Близился рассвет.

Глава тринадцатая, в которой раздают желанные поцелуи, я прощаюсь с мальчишескими трусами, Трясогузка открывает рот от изумления, а на крыльце меня поджидает косматая зверюга

— Не хочу! — крикнула я.

Исак склонился надо мной, его веснушчатые руки обхватили мою неразвитую грудь, а лицо было совсем близко.

— Не глупи! Почему?

— Просто не хочу, и всё.

Утренний свет проникал сквозь окошко, испещрённое причудливым узором из раздавленных мух и пауков, пронизал облако пыли, копоти и старого табачного дыма и окрашивал дощатые стены в романтический розовый цвет. Даже Исак выглядел розовым.

— Ну пожалуйста. — упрашивал он.

— Только не сейчас. Подожди, — твердила я.

Мне так не хотелось вставать. Я ещё толком не проснулась и не испытывала никакого желания очутиться вновь на холодном ветру. Печка погасла. Вот бы так и лежать, прижавшись животом к спине Исака, сплетя ноги под вонючей тряпкой, заменявшей нам одеяло.

Я схватила Исака за взъерошенные рыжеватые вихры и потянула на раскладушку. Пружины жалобно застонали. Он упал на бок, и я уткнулась носом ему под мышку, как Килрой.

— Ты мне нравишься, — прошептала я.

Так, по-страусиному зарывшись головой в эту нежную ямку, мне было легче признаться. Но я не смела поднять глаза.

— Прекрати! Щекотно! — хохотнул Исак и повернулся. Вонючее покрывало соскользнуло на пол.

Исак не шевелился. Его рука лежала у меня на животе, словно голый зверёк. Я осторожно погладила его, опасаясь, что он вскочит и уйдёт, оставив меня одну.

Ночью он ещё был одурманен холодной водой и усталостью и не успел свыкнуться с мыслью, что я девчонка. А может, притворяется, ведь я не давала ему утонуть, пока не подоспели на лодке Пепси и другие ребята. Может, это всего-навсего благодарность?

— Иди, если хочешь, я тебя не держу, — сказала я, не выпуская его руки.

— Так отпусти меня, — пробормотал он.

Я вздрогнула, как от удара, и разжала руку.

Но он не ушёл. Взял в ладони моё лицо и осторожно, почти благоговейно, поцеловал меня в кончик носа.

— Чудачка! Как ни странно, но и ты мне нравишься. Хотя от всей этой путаницы голова идёт кругом.

Мы поцеловались по-настоящему. Только без всяких там языков и укусов и без визга Ульфа Лунделла. Под плеск воды на берегу, птичий щебет и беспокойный стук крови в висках.

Я положила голову Исаку на грудь и смотрела ему на ноги. Его член между ног поднимался, как игрушечный надувной язычок. Он изгибался забавной дугой, словно рогалик, розовый в рассветных лучах.

— Да ты его застудил! — пошутила я и дотронулась до него. — Смотри! Он же совсем холодный!

Исак покраснел и перевернулся на живот.

— Дурочка! — хмыкнул он дружелюбно. — Теперь и правда пора собираться. Нас небось обыскались.

Чёрт! Я обо всём забыла.

А ведь надо ещё успеть домой — переодеться перед школой.

Мы натянули полупросохшую одежду, заперли сарай и пошли по домам. Шагали молча, держась за руки.

Тело ныло после вчерашнего. Озеро сверкало в рассветных лучах и слегка рябило от утреннего бриза. Просто не верилось, что всего несколько часов назад это была бурлящая пучина, чёрная, злобная, обжигающе холодная. Всё изменилось за ночь — и я, и озеро.

На небе ни облачка. Тучи разлетелись, словно демоны. Было ещё прохладно, но через несколько часов наверняка потеплеет.

На смену бесконечной весне наконец-то идёт настоящее тепло. Я чувствовала, как не терпится растениям раскрыть бутоны и почки, выпустить побеги, которые облаком зелёных мотыльков оденут землю, и открыть цветы — белые, жёлтые, синие. Казалось, даже прибрежные камни ожили.