Чтобы свеча не угасла - [9]

— Чести нашей не урони, — торжественно давал Анисим последний наказ сыну. — Рода нашего не опозорь. Идешь ты на святее дело: отчину нашу и дедину от ворогов оборонять. Да не дрогнет сердце твое, да будет крепка рука твоя, когда встретишь супостата.

Анисим перекрестил и троекратно поцеловал сына. Варвара громко заплакала.

— А ты не голоси, — строго сказал Анисим жене. — Он не девка-юница, а мужик. Идет на святое дело. Благослови.

И Анисим легонько подтолкнул к Варваре сына. Тот встал перед матерью на колени. Варвара, всхлипывая и шепча молитву, повесила Кузьке на шею маленький образок Богоматери с младенцем и ладанку с травой бессмертником. Сама опустилась перед сыном на колени и, обхватив руками его белобрысую голову, заголосила вновь.

— А ну, мать, хватит. Чего заживо хоронишь. — Анисим оттащил Варвару от сына. — Ступай с Богом, сынок.

Кузька встал и земно поклонился родителям.

— Прощай, отец… Прощай, матушка…

…Андрей Хват сидел уже в седле, когда увидел идущую к нему Ульяницу. Он спрыгнул на землю. Ульяна подошла и протянула Андрею сверток.

— Прими, Андрюша, сорочицу. Сама шила для тебя.

— Спасибо, Ульяница, — поклонился Андрей.

Они, взявшись за руки, стояли и молча прощались, пока не заиграла вдруг походная труба.

Вся площадь пришла в движение. Закричали сотники, заржали кони, заголосили бабы. Сопровождаемые толпой горожан и духовниками с иконами, белозерские дружины двинулись по дороге на Старый городок к берегу Шексны.

Путь их был не близок: до самой матушки Москвы, где собиралось воинство со всех городов и уделов русских, чтобы идти потом навстречу татарским ордам, которые вел на Русь злой темник Мамай.

Москва

«И приидоша князи Белозерские, крепки суще и мужественны на брань с воинством своим».

Летословец

…Как только-только забрезжил рассвет, белозерский полк снялся с ночевки на берегу реки Клязьмы в двадцати верстах от Москвы и выступил по Дмитровской дороге в последний переход к стольному городу.

Чем ближе подходили к Москве, тем чаще попадались вдоль дороги деревеньки и села. А около полудня, окруженная холмами и горками-крутицами, березовыми рощами да ремесленными слободками, открылась перед белозерцами Москва — стольный град всея Руси.

По высокому берегу Неглинной тянулся длинными улицами Великий московский посад, а еще выше над ним и над всей этой землей величаво возвышался кремлевский холм, опоясанный белокаменной стеной. На холме в густой зелени деревьев поблескивали золотом верха церквей и теремов.

— Ух ты, Господи, красота-то какая, — восхищенно произнес Кузька, остановив коня и сняв шапку.

— Москва… — коротко сказал ехавший рядом Онфим.

По широкому наплавному мосту перешли Неглинную. Завершив многоверстный путь, белозерский полк разбил стан на окраине московского посада, на Васильевском лугу.

Князь Федор с воеводами отправился в Кремль к великому князю Дмитрию. Воины отдыхали после трудного перехода, расседлывали коней, разводили костры.

Дядька Онфим, Кузька и Андрей Хват, ставший теперь их десятским, умывшись и прибравшись, пошли смотреть Москву.

По обеим сторонам извилистой, мощеной тесаными плахами Никольской улицы, на которую ступили белозерцы, тянулись высокие бревенчатые частоколы, за которыми стояли дворы москвичей с рубленными избами, колодезными журавлями, амбарами, мыльнями, огородами. Народу на улице было много: Москва проснулась от полуденного сна. Стучали по мостовой колеса телег. Пеший и конный люд двигался по Никольской в сторону Кремля и от него.

На перекрестках и в тупиках во множестве стояли деревянные церковушки, увенчанные маленькими главками. Чем ближе подходили белозерцы к Кремлю, тем оживленнее становилось на улице. Вот в конце ее показалась часть белой кремлевской стены с башней, а когда улица кончилась, то они остановились изумленные: вся огромная площадь между посадом и Кремлем была заполнена народом, уставлена возами и лавками.

От края площади, где белозерцы находились, другого края даже не видно было. Вся эта огромная толпа людей разговаривала, двигалась, кричала.

Гудел, как улей московский торг, а над ним гордо и молчаливо возвышались высокие белокаменные стены и башни с плоскими площадками на них, по которым расхаживали вооруженные стражи.

Кузька впервые был здесь и потому смотрел на все, как на дивное диво. Поначалу казалось, что люди на торгу толклись и двигались в беспорядке, но, когда Кузька с Андреем и Онфимом присмотрелись, то увидели, что это не так. В толчее рыночной площади они увидели ряды торговых скамей и лавок. Что ни ряд, то свой товар.

Вот вдоль белокаменной стены протянулись скамьи ветошного рада с разложенными на них льняными сорочицами, сермягами из крашенины, войлочными, суконными и бархатными шапками, рукавицами.

Рядом с ветошниками — сапожники. На досчатых скамьях конская сбруя, ремни, сапоги на толстой бычьей коже, сумки-калиты, ножны и прочий, нужный всякому человеку, ходовой товар.

А вот в сурожском ряду разложили свои товары гости-сурожане. Тут и заморский шелк, и парча, и камка, и разная мелочь: румяна, белила, бусы, сережки, перстеньки. Чего только нет у богатых сурожских купцов для московских девок и молодух, которые со смехом и шутками толпятся возле лавок.