Чтобы сказать ему - [9]

– Сегодня злая луна, девочки, ой до чего злая. Помните, какова она порой: сексуальная, печальная, иногда попросту скучная – и такое бывает с ней, но сегодня поберегите души вокруг вас, потому что у неё и когти, и зубы, и мускулистые ноги, на которых можно умчаться дальше, чем хотелось бы.

Голос Доры становится хрипловатым, чего с ней в обычной жизни не случается, разве что если лечь на живот, поднять голову и говорить в этой неудобной позе. Но сейчас она расслабленно сидит в кресле и смотрит в глубокое пространство впереди. Ей нужна темнота перед глазами, поэтому студия отделена прозрачной стеной, не задерживающей взгляда, от большого зала, который оканчивается окном и небом. И в это небо она рассказывает о том, как устроена сегодняшняя ночь.

Когда в ту первую встречу Джереми с особенным нажимом произнёс: «Услышат ли?», она решила, что речь пойдёт о горожанках, о тех, кто сейчас ловит её голос в местной сети интернет-вещания. Их программы шли без картинки, это принципиально – только звук, только интонация, которую каждый волен дополнять воображением, достраивая собственный, убедительный образ волшебника, создающего для него личную сказку. И Дора не сомневалась, что её речи предназначены лишь засыпающим женщинам, их будущим снам и завтрашнему утру, когда они проснутся, неся в себе семена её слов. Но с течением времени поняла: все эмомейкеры в глубине души знают, что заговаривают зубы чему-то неизмеримо большему, чем другие люди. То, что окружило город подобно дремлющей змее, то, что стережёт их мысли, до поры тихое, но всегда готовое разметать островок стабильной реальности, если притяжение тысяч рассудков ослабеет – оно тоже слушает.

Мейкер, осознавший это, обычно переживал кризис. Кто-то терял голос, боясь произнести в эфире лишнее слово, чтобы, не дай бог, не «поломать мир»; кто-то чувствовал пьянящую власть и пытался оседлать неназываемые силы, подбрасывая им важную, с его точки зрения, информацию, формулируя запросы на «счастье для всех, даром», а в результате «терял уши». Так на профессиональном жаргоне называлась ситуация, когда мейкера переставали слушать обычные люди. По большому счёту, он утрачивал чутьё, и если из кризиса молчания был выход, то этот демиургический кризис обычно заканчивался профнепригодностью. Джереми любил повторять: будьте органичными, как котики. Котики всегда уместны, естественны, идеальны. Они знают больше, чем понимают, и способны изменить многое из того, что выше их разумения. Но сила и добродетель котиков в том, что они этого не желают – живут, гармонизируя пространство, правят людьми, не питая ни малейших амбиций. Будьте котиками, и мир склонится перед вами, правда, вы этого не заметите.

Дора пережила первый, щадящий вариант кризиса, когда поначалу отказалась от импровизации в эфире, записывала заранее каждое слово и потом нервно сверялась со шпаргалкой. Джереми ждал, позволяя через это пройти: её провальные монологи на самом деле не транслировались. В течение нескольких недель Дора разговаривала сама с собой, а потом её как-то отпустило, она прикрыла глаза и запела, как прежде. Дора так и не узнала, что какое-то время вместо неё на аудиторию работал дублёр, хотя потом не раз наблюдала, как Джереми проделывает этот трюк с другими. Но будь ты хоть тысячу раз оракулом, Кассандрой, «проводником» или как это ещё назвать, о себе никогда ничего толком не понимаешь.

В остальном её жизнь ничем не отличалась от существования обычной женщины средних лет, с учётом особенностей их постапокалиптической эпохи, то есть была хоть и странной, но довольно насыщенной.

Ещё в допотопные времена культ молодости, характерный для начала века, сменился культом зрелости. Общество неуклонно старело, ленясь размножаться, продолжительность жизни увеличилась, и средний возраст американца приблизился к сорока. Первыми на эти изменения среагировали, как ни странно, глянец, индустрия моды и развлечений, и лишь затем подтянулись остальные отрасли. Когда оказалось, что эталонному платёжеспособному покупателю уже не двадцать пять и даже не тридцать, масс-медиа стали быстро меняться сообразно вкусам клиента. Дора ещё помнила, как это начиналось. Сначала из журналов исчезли худышки подросткового типа, сменившись на женщин в теле. Никто не хотел злить потенциальную читательницу, которая, просидев полжизни на диете, устала держать девичью форму и уже хочет расслабиться. И внезапно глянцевой диве стало можно иметь бока со складками, ляжки с намёком на целлюлит и внушительную задницу. А там и до морщин рукой подать! Сколько можно любоваться отфотошопленными личиками, пугаясь потом собственного отражения в зеркале? И гонорары пятидесятилетних манекенщиц, уже было ушедших в тираж, взлетели до небес. Всем стало интересно наблюдать, как стареют давно знакомые Адриана, Наталья и Бьянка, а восхождение новеньких «звёздочек» уже не казалось волнующим. Над ботоксными и силиконовыми куклами всё больше смеялись, и косметические фирмы потихоньку заменяли в своих слоганах слова «юность» и «свежесть» на «индивидуальность» и «здоровье». «Красота», впрочем, никуда не делась, но комплекс характеристик, составляющих это понятие, постепенно изменился. Возрастных моделей теперь политкорректно и уважительно называли «женщины с лицом», намекая, что девчонки-то безликие и бесхарактерные. Молодость аккуратно выводили из моды, населяя глянцевые страницы «товарами для здоровья».