Чтобы сказать ему - [14]

У Доры в доме как раз завалялся такой турбо-пистолетик с маленьким сменным баллоном, до сих пор нетронутым. Тоже подарок мужчины, правда, этого она любила.

Он появился через несколько месяцев после исчезновения Гарри, когда Дора медленно тонула в осознании вины – не разглядела, не уберегла, не отдала ему всю любовь, которую имела. От бурных проявлений нежности к сыну Дору удерживали какие-то смутные представления о воспитании: «ребёнка нельзя баловать, – говорила мама, – мальчика нужно растить в строгости». В первые годы материнства Дора много носила ребёнка на руках, он часто болел и требовал утешения, да и без того ей нравилось его обнимать, чувствовать тяжесть и тепло. Потом Гарри вырос, и пришлось следить за собой, чтобы его не тискать: она судила по себе, её-то в детстве утомляли бурные проявления родительского внимания, и Дора постаралась сделать для сына лучшее, что могла – оставить его в покое. Но, как выяснилось, переусердствовала. Теперь её руки жгло от тоски по прикосновениям к его шёлковой макушке, а на груди снова разгорелась точка лазерного прицела – там где прежде покоилась его голова, когда он, маленький, сидел у неё на коленях. Дора прокляла всю свою выученную сдержанность, представления о границах и дистанции, с которой явно переборщила.

Она боялась увлечься жалостью к себе и выпасть из жизни и по пятницам иногда ходила на вечеринки, стараясь не выглядеть там дохлой вороной в своих чёрных платьях и с бледной физиономией. На одной из них и случилась вся эта глупость, о которой пишут в романах: она вошла, он обернулся, и свет лампы упал на его профиль – будто из мрамора вырезали и тут же отпечатали в её сердце, прямо вместе с цепким прищуром юного бабника, блудливой ухмылкой и самокруткой в углу рта. Дора подошла поближе и остановилась перед ним, задрав голову, а он поглядел на неё сверху и дал затянуться, и потом они как-то очень быстро договорились, практически без слов, что сегодня уйдут вместе.

Дора тогда решила, что вот он – шанс измениться. Всю жизнь она удерживала сердце в узде, старалась не навязываться и не давить своими чувствами на людей – история с Бенисио научила, что от искренних порывов толку не бывает, а позора не оберёшься. А тут подумала – какого чёрта? Сама выбрала, прыгнула к нему в постель, наутро объяснилась в любви и потом при каждом удобном случае говорила, как он ей важен, дорог и «как ты красив, возлюбленный мой, как прекрасен». В ней даже зашевелилась надежда на вторую попытку – вдруг получится ещё раз забеременеть, от него будут красивые дети.

Он же любил её слушать, с удовольствием с нею спал, но напор этой малознакомой женщины озадачивал. Замуж не просится, ничего не требует, желает любви – но где же её взять с порога? Хотя он с наслаждением купался в её чувствах, раскрывался навстречу, на глазах утрачивая налёт нарочитого цинизма, который часто образовывается у юношей годам к тридцати, расцветал, расслаблялся – и однажды без памяти влюбился. Правда, не в неё, а в какую-то более молодую девушку, за которой пришлось немного поухаживать, самую малость, прежде чем они съехались и стали жить вместе.

Столько лет прошло, а Дора помнила каждое мгновение их последней встречи: долгий нежный секс, в котором ей почудился привкус печали, и она тут же спросила. И его нехитрый ответ: «Я девушку полюбил». Она могла поручиться, что её память хранит даже геометрический узор на застиранных простынях и рисунок из мелких чёрно-синих пятен на подушке. Формой они напоминали фасолины и были разбросаны так хаотично, что казалось их сочетание нигде не повторяется. Но на штампованной фабричной ткани повтор неизбежен, и Доре в тот момент стало чрезвычайно важно найти систему, будто разберись она в этом сейчас – всё ещё получится исправить.

Но он говорил и говорил, какая нежная, чистая и строгая девушка ему встретилась, как он сразу всё понял и как благодарен Доре за её любовь – теперь, кода он узнал, как это бывает. Говорил и говорил, и Доре ничего не осталось, как начать одеваться, но, натягивая платье, она поглядывала на наволочку и под конец всё же увидела, что расположение фасолин повторяется через каждые три дюйма.

Но это ничего не изменило, она попрощалась, не поцеловав его напоследок, а он как-то по-мальчишески растерянно оглядел комнату и схватил со стола небольшую турбо-зажигалку:

– Вот, тебе на память.

Она даже не нашлась что ответить, так и ушла, сжимая зелёный пистолетик. Плакала всю следующую неделю, не останавливаясь, днём и ночью, засыпая и просыпаясь в слезах, даже пришлось взять небольшой отпуск, а потом перестала. От этой истории у неё осталось знание, что непотраченную любовь нельзя передать другому человеку, для каждого нужно выращивать свою. И такая вот штука полезная, теперь в дороге пригодится.

Дора готовилась к путешествию серьёзно, набила машину тёплой одеждой и ещё кучей вещей, необходимых в пути, и даже собрала не очень большой пакет с защитными кремами от солнца и холода. Это не считая тревожного рюкзака с самым-пресамым важным, включая лекарства, которые стали после Потопа на вес золота. К счастью, сохранилось несколько лабораторий, способных выпускать несложные препараты. Оставалось купить специальной походной еды: консервы, шоколад и «корм-пакеты».