Чтобы мир знал и помнил - [86]
Пивоваров и Фирсов считают, что Россия может стать демократической страной, если она демонтирует сложившуюся «русскую систему», то есть если в стране появятся люди и организации, независимые от центральной власти, которые создадут «политическую сферу» (внутри которой могут играть разные интересы), никогда прежде в России не существовавшую, а государственной власти достанется роль арбитра. Если Россия хочет научиться понимать политику и демонтировать бюрократические структуры, обеспечивающие сверхконцентрацию власти, ей нужно освоить современные общественные науки – политологию, социологию. Многие демократы вкладывают все усилия в обучение молодого поколения.
Хотя некоторые новые доктрины русской национальной идентичности более экстремальны, чем другие, Биллингтон отмечает, что они не несут радикального разрыва с прошлым и не содержат элементов самокритики. Скорее, они перекладывают бремя ответственности за проблемы русского общества на других – внутренних и внешних русофобов. Общим элементом новых доктрин является в большей или меньшей степени авторитарный национализм и отношение к Западу от безразличного до враждебного.
Большой заслугой этого беспристрастного обзора современных доктрин русской национальной идентичности в книге Биллингтона является обоснованно представленный набор мыслей, почти неизвестных на Западе. Этот обзор является важным элементом в понимании современных культурных и политических изменений в России и ее отношения с окружающим миром и, в частности, с Западом.
2004 г.
От составителя: книга James H. Billington. Russia in Search of Itself переведена на русский язык и опубликована: Джеймс Биллингтон. Россия в поисках себя. Москва, РОССПЕН, 2005 г., 220 с.
Все пережить и все пройти…
Воспоминания пианиста Владислава Шпильмана
Я досмотрела фильм Романа Поланского «Пианист» до последнего титра и тут же поспешила в книжный магазин за мемуарами героя фильма Владислава Шпильмана «Пианист: необычайная и подлинная история о выживании одного человека в Варшаве 1939–1945 гг.». Написанные сразу после войны, воспоминания пианиста были изданы в 1946 году в Польше, озаглавили их тогда «Смерть города», но книгу вскоре изъяли из библиотек, и она на десятилетия выпала из культурной памяти страны. Были, правда, попытки переиздать ее в начале 1960-х годов, но результатов они не принесли. И только в конце девяностых, после того как воспоминания Владислава Шпильмана опубликовали в Германии, их переиздали в Польше, а вскоре появился и английский перевод.
В переиздание мемуаров Владислав Шпильман внес единственное изменение – национальность своего последнего спасителя – немца, которого в 1946 году пришлось назвать «австрийцем» (австрийцев, одураченных и захваченных фашиствующими западно-германскими немцами, послевоенная цензура, скрепя сердце, не возражала допустить в ряды «хороших»). Новое издание интересно еще и тем, что в нем есть предисловие, послесловие, приложение и несколько фотографий. В предисловии сын Владислава Шпильмана – Анджей, уже много лет живущий в Германии, рассказывает о до– и послевоенной работе отца. Послесловие, написанное известным немецким поэтом Вольфом Бирманом (его отец погиб в 1943 году в печах Освенцима), знакомит с жизнью немца Вилма Хозенфелда, спасавшего Шпильмана в последние месяцы войны. В приложении – отрывки из дневников самого Вилма Хозенфелда, которые он успел переслать домой перед отступлением из Варшавы.
Владислав Шпильман (1911–2002) окончил Варшавскую консерваторию, занимался несколько лет в Берлинской академии искусств по классу фортепиано у Артура Шнабеля и по классу композиции – у Франца Шрекера. В 1933 году, с приходом к власти Гитлера, Шпильман вернулся в Варшаву, работал концертмейстером на Варшавском радио, аккомпаниатором у знаменитых скрипачей Бронислава Гимпеля и Хенрика Шеринга, а кроме того, писал музыку к кинофильмам, романсам, популярным песням. С 1939 до 1942 гг. играл в кафе Варшавского гетто, сочинял концертино, потом скрывался от нацистов в пустующих квартирах польских друзей, на чердаках разрушенных зданий.
«Мой отец – не писатель», – предупреждает читателя Анджей Шпильман. И, быть может, это одно из главных достоинств мемуариста. Он не смакует отчаяние, не посылает проклятия, не живописует личные страдания. Его эмоции обузданы, его память отточена. Он помнит, кто, что и где делал, слышал, видел, говорил. Он передает все, что происходило с людьми, домами, улицами родного города, он рассказывает о себе – и все это сдержанно, немногословно, без восклицаний, риторических вопросов и эмоциональных экскурсов. Он летописец, которому веришь. Он вспоминает, как 27 сентября 1939 года по Иерусалимской аллее в Варшаву въехали первые немецкие мотоциклеты, как через несколько дней по городу расклеили обращение немецкого командования к местным жителям, в котором была особая «еврейская» секция, гарантирующая еврям все права, неприкосновенность имущества и абсолютную безопасность. Потом появились чисто «еврейские» постановления – сдать деньги в банк, передать недвижимость немецкому командованию. В ответ на это многие евреи поспешили уйти за Вислу в Россию, а семья Шпильманов не могла расстаться с любимой Варшавой. Потом начался ночной грабеж еврейских квартир, за этим последовал декрет о белых повязках с голубой звездой Давида. Лютой зимой 1940 года стали прибывать закрытые телячьи вагоны с депортированными «западными» евреями и одновременно начали колючей проволокой перекрывать выходы из боковых переулочков на центральную Маршалковскую улицу. По городу поползли слухи: «Гетто… гетто».
