«Чтоб они, суки, знали» - [11]
Следует знать, что и на свободе Варламу Шаламову не удалось умереть своей смертью — в кругу семьи в своей постели. Жена отказалась от него, дочь вышла замуж за человека из системы управления лагерей, внуков он никогда не увидел. Он — одинокий полуслепой, полуглухой старик в московской коммунальной квартире, где соседям по очереди надлежало убирать общий коридор и уборную, при не очень ясных обстоятельствах попал в дом престарелых. Оттуда в январе 1982-го года его насильно, объявив сумасшедшим, перевезли в психдиспансер. Голого, в промерзшем «воронке», насильно привязав к стулу… Через двое суток он скончался от пневмонии. Его чудом разыскали в последнюю минуту друзья, и тем спасли от погребения в братской могиле… Я позволяю себе называть его кончину убийством, так как советская власть знала, что она делает, когда привязывала его к стулу и катала голого по январской Москве. Так же власть знала, с кем она проделывает это: я встречалась с директором дома престарелых, и он рассказал мне, что его раздражали зарубежные гости, которые посещали Шаламова. В то время во Франции Шаламов был удостоен высокой литературной награды и многие зарубежные корреспонденты мечтали увидеть его — Данте 20-го века. — Я сам лично позвонил в КГБ и попросил оградить меня от их посещений, — сказал мне директор. Это знание позволит увидеть, что при всей трагичности судеб русских писателей — от убитых на дуэли Пушкина, Лермонтова, до самоубийц Есенина, Маяковского, Цветаевой — трудно в русской литературе найти судьбу страшнее Шаламовской.
Третье, не маловажное — историческое время. Читателю следует помнить, что тексты, которые он держит в руках, написаны в обозримом прошлом — после Второй мировой войны, после смерти Сталина. Следует видеть текст Шаламова в контексте исторической реальности, а не на дистанции, на которой находятся герои Шекспира. Полезно приблизить текст как можно ближе к себе, напомнить себе, что Вторая мировая — это война, в которой участвовали твои деды. Тогда герой рассказа Шаламова — молоденький лейтенант-победитель, который взял Берлин, освободил Европу от фашизма и попал в лагерь на Колыме за пустяковую провинность, становится узнаваемым — одним их тех, кого сегодня можно встретить на улице. Тогда описание его, поедающего трупы в лагерном морге, пронзит острее. Следует осознать, что перед тобой — герой войны, отрезающий от трупа куски — «не самые жирные», как он скажет в свое оправдание. Следует напомнить себе, что те, кто довел его до такого состояния — начальники и охранники лагерей, — на войне не были. После этого задаться вопросом, зачем строителям коммунизма нужно было довести молодого героя-фронтовика до такого состояния. И снова вернуться к тексту Шаламова: «Но есть вещи и пострашнее, чем обедать человеческим трупом. И о них не следует знать»… Попробуйте сами придумать, что это за вещи…
Поляризованность мира, в котором обитают герои Шаламова, внятная и прозрачная. Связь между антиподами, открытая автору, — это короткий яркий разряд молнии. «Враги народа» — это полюс Шаламова, у которого статья КРТД, за контрреволюционную троцкистскую деятельность, и «друзья народа» — охранники и уголовники, выходцы из «народа», яркие его представители. Именно они после смерти Сталина весной 1953-го будут реабилитированы первыми. Они взойдут на корабль, плывущий через всю страну с Колымы — на Большую Землю. С ними вместе займут оставшиеся свободные места «фраера» — интеллигенты, «враги народа», ученые-генетики, биологи, другие. Шаламов сохранит многие имена. И «друзья народа» — уголовники убьют интеллигентов, сварят в паровом котле и съедят. Оставив капитана или лоцмана, который будет вести корабль. Не вредно осознать, что эти уголовники-людоеды доплыли, сытыми сошли с корабля, разошлись по стране и, осеменив большое количество одиноких после войны женщин, стали отцами многих детей. Всмотритесь в лица нынешних активных строителей новой России. Это дети каннибалов. Дети друзей народа, дети народа. Того самого, который превозносила вся русская литература 19-го века. Шаламов одним из первых предъявил весомые доказательства, что народ — мразь. «И пусть мне не поют о народе, — оппонирует он Толстому и Достоевскому. — Народ — если такое понятие существует — в неоплатном долгу перед русской интеллигенцией, русским священством». Это первый случай в русской литературе 20-го века, когда писатель дает адекватную оценку своему народу. До Шаламова лишился иллюзий насчет русского народа только аристократ и барин из века 19-го, Иван Бунин. Он наблюдал народ в «окаянные дни» октября 1917-го, он запомнил пьяного хама и описал его уже в эмиграции. Сам того не ведая, предтеча Бунин невольно спас Шаламову жизнь. Он был первым русским писателем, удостоенным Нобелевской премии по литературе. Весть об этом достигла уха Шаламова на Колыме. И Шаламов одобрил решение Нобелевского комитета — назвал Бунина великим писателем. На него донесли — кто-то из народа, ни строки Бунина не читавший. Шаламову за это дали новый срок — 10 лет! НО — заменили статью: из троцкиста — инфернального врага коммунистов — он стал «антисоветчиком».
