Чтоб не распалось время - [7]

Разложенные на столе в ряд, они смотрелись важно, даже грозно. Она села за стол — старый, обшарпанный, с чернильными канавками, а с одного края кто-то еще выдавил ручкой инициалы — X. Д. П., и без особой надежды открыла «Происхождение видов». Внушительная книга, хотя на одной странице, которую она пролистнула, живо рассказывалось о зебрах. А дальше опять все слишком сложно. Она сердито посмотрела на книгу и поскребла каблуками сандалет о перекладину стула; в это время в саду снова залаяла собачонка. Нет, подумала она, эта книга никуда не годится, ничего не понимаю. Она еще немного полистала, и вдруг книга открылась в конце — там, на чистой последней странице, кто-то сделал рисунки хорошо отточенным пером и подписал их.

С неодобрением — ведь ей всегда внушали, что в книгах марать нельзя, — Мария разглядывала почерк: старомодный, решила она, только раньше так выводили — аккуратно и с наклоном, хотя немного неуверенный, наверное, ровесник писал.

Она обнаружила ошибки в правописании. «Виды, собранные на утесе», прочитала она; затем шел список латинских названий — Gryphaear… Phylloceras… (здесь уж, конечно, она не могла судить, правильно написано или нет), и возле каждого названия — тщательный карандашный рисунок окаменелости. Пару раз кончик пера цеплялся за неровности бумаги, и ручка разбрызгивала мельчайшие чернильные точечки; в одном месте их превратили в маленькую фигурку, одетую в платье ниже колен, фартук с оборками и черные ботиночки, застегнутые на множество пуговок. Длинные, стянутые лентой волосы зачесаны назад. Хороший рисунок. Я бы так не смогла, подумала Мария. И, пробежав глазами страницу, она увидела другой рисунок — вроде что-то знакомое.

Так это же моя, обрадовалась Мария, та самая, я еще не знала, как она называется. Она положила свою окаменелость рядом с рисунком — аккуратные перьевые штрихи отчетливо повторяли ее призрачную форму и узор. «Stomechinus bigranularis, — утверждала подпись, — вымершая форма морского ежа. Найдена под западным утесом 3 августа 1865 года».

А сейчас как раз август, другой август… Она сидела с открытой книгой на столе, смотрела в окно и думала о той, о девочке (я почему-то уверена, это была девочка), которая держала в руках ту же книгу почти сто лет назад, нет, даже больше, и, наверное, глядела в то же окно на ту же косматую лужайку и волнующиеся деревья. Потому что она здесь жила, мне кажется, раз книга здесь, и окаменелости в ящичке, наверное, тоже ее. Так она думала, водя пальцем по гладкому с еле проступающим хребтом осколку серого камня, который вмещал в себя Stomechinus bigranularis, и вдруг снова услышала скрип и подвывание качелей — а может, их вообще нет на свете?

И как всегда не вовремя в ее затаенный мир ворвался мамин голос, зовущий к чаю. Неужели уже чай? — подумала Мария. Мы ведь только что обедали, я в этом уверена. Время всегда идет по-разному; иногда день тянется медленно, иногда обыкновенно, а такие дни, как сегодня, пролетают, будто их и вовсе не было… Она сбежала вниз через две ступеньки, перескочила четыре последних и заметила, что дождь кончился. После чая можно снова залезть на дерево.

Спустя полчаса она устроилась на изогнутой ветке, в «кресле». Дерево уже казалось старым другом. Кора была шершавая и теплая, она чувствовала ее спиной через трикотажную футболку, а вокруг свистели и шептались разговорчивые листья. Вскоре к ней присоединилась пара голубей, они уселись поодаль и начали жаловаться друг другу.

Вышло солнце, после дождя наступил яркий сверкающий вечер. Из гостиницы в соседний сад с криком вывалились дети и стали играть в бадминтон через сетку неподалеку от ее дерева. Мария сделалась еще меньше и тише, чем раньше, и внимательно за ними следила. Там было три девочки, чуть младше ее, еще какая-то малышня и мальчик постарше — лет одиннадцати, решила она. Вдруг ее осенило — так ведь это та самая семья с заправочной станции по дороге на Лайм, по крайней мере, возрасты совпадают и в таком же составе; наверное, дети из двух семей. Она заметила, что мальчику стало скучно. Он добродушно поиграл с малышами, потом заспорил с девочками и, наконец, побрел прочь, угрюмо пиная камни вокруг клумбы носком ботинка. Вдруг что-то на дереве привлекло его внимание, и, к немалому смятению Марии, он подошел и, встав точно под ним, поднял голову и стал смотреть сквозь листья. Мария застыла, прижавшись к стволу. Голуби ворковали, монотонно повторяя свои рулады.

Боясь шевельнуться, она, наверное, сжалась так сильно, что нога неожиданно соскользнула с ветки, и Мария шаркнула по коре сандалией; голуби с шумом взлетели, тревожно крича, и спикировал на соседнее дерево, а мальчик, повернув голову в сторону Марии, уставился прямо на нее. Они глядели друг на друга сквозь листья.

— Я сразу понял, что ты здесь сидишь, — сказал он. — Просто притворился, что не замечаю тебя, — хотелось рассмотреть египетских горлиц. Зачем ты их спугнула?

— Я не нарочно, — ответила Мария.

Теперь он с интересом разглядывал дерево.

— Четкое дерево, — одобрил он. — А все остальные — так себе. Ты всегда живешь в этом доме?