Что значит быть христианином. Сборник поучений святителя Иоанна Златоуста - [18]

Кто в состоянии описать ту жестокую бурю, которая поднимается вследствие пресыщения и устремляется равно на душу, как и на тело? Подобно тому как сплошная густая туча не дает воссиять лучам солнца, так и пары, которые источают вино и пресыщение, подобно некоему утесу ударяя в мозг и образуя там густой туман, не позволяют рассудку получить больше простора и погружают пьяного в великий мрак. Подумай, какая же воздвигается буря в душе того, кто испытывает это! Какое смятение! Как во время наводнения, когда вода начинает подниматься выше преддверий мастерских, мы видим, что живущие внутри дома приходят в смятение и пускают в дело и почерпала, и амфоры, и губки, и многие другие средства придумывают для того, чтобы вычерпать воду, чтобы она не разрушила основания дома и всех сосудов не сделала безполезными, — так и в душе, когда она преисполняется излишних наслаждений, приходят в смятение помыслы, и когда не в силах удалить накопившегося, вследствие того, что опять нечто новое привходит, воздвигается жестокая буря.

Не взирай, умоляю тебя, на светлое, радостное лицо, но исследуй то, что происходит внутри души, — и ты увидишь, какой великой скорби она преисполнена. Если бы можно было, выдвинув душу наружу, взглянуть на нее телесными очами, тогда ты увидел бы душу сластолюбца уничиженной, скорбной, опечаленной и изнемогающей. В самом деле, чем больше тело питается и тучнеет, тем больше душа истощается и становится немощной. Чем больше изнеживается первое, тем глубже зарывается в землю последняя. И подобно тому как в зенице ока, когда с наружной стороны окружающие ее покровы бывают толсты, не может отразиться предмет, подлежащий зрению, и его нельзя увидеть, потому что луч отражается от толщины покрова и вследствие этого часто происходит тьма, — так и тело, когда оно постоянно питается, очевидно, покрывается излишней тучностью.

Ты, быть может, скажешь, что мертвые гниют, истлевают и из них обильно истекает гной. Но то же самое можно видеть и в сластолюбцах: скопление дурных мокрот, флегму, насморк, одышку, рвоту, отрыжку, — остальное, о чем стыдно даже говорить, я уже оставляю без внимания. Так-то велика власть сластолюбия: оно заставляет нас делать даже то, о чем не смеем и говорить.

Неужели еще станешь спрашивать, каким образом тело расплывается во все стороны? Разве не оттого, что оно ест и пьет? Но это еще не составляет признака человеческой жизни, потому что и безсловесные едят и пьют. Когда душа лежит как мертвая, то какую пользу приносят ей пища и питье? Подобно тому как телу, когда оно лежит мертвым, нисколько не приносят пользы цветные одежды, покрывающие его, так и мертвая душа не получает ни малейшей пользы оттого, что ее окружает цветущее тело. В самом деле, когда она постоянно ведет речь о поварах, о прислуживающих за столом, о хлебопеках и никогда не беседует о благочестии, то ужели она не мертва?

Посмотрим, впрочем, что такое человек. Внешние говорят: человек есть животное разумное, смертное, одаренное умом и знанием. Но мы не от них позаимствуем определение, — а откуда? Из Божественного Писания. Итак, где Писание приводит определение человека? Послушай, что оно говорит. Был человек этот непорочен, справедлив и богобоязнен и удалялся от зла (Иов. 1, 1). Вот это человек. И опять другой говорит: Многие хвалят человека за милосердие, но правдивого человека кто находит? (Прит. 20, 6). Между тем тех, которые не таковы, хотя они наделены разумом и обладают безпредельным знанием, Писание не называет людьми, но псами, конями, ехиднами, змеями, лисами, волками и всем, что только есть самого презренного между зверями.

Если поэтому таков должен быть человек, то, очевидно, сластолюбец не человек. В самом деле, как может быть человеком тот, кто не заботится ни о чем подобном? Нельзя ведь соединить вместе сластолюбие и трезвость — одно из этих свойств уничтожается другим. И внешние говорят то же, что толстое брюхо не рождает тонкого ума. Кроме того, Писание иногда называет таких людей не обладающими душой: Не вечно Духу Моему быть пренебрегаемым человеками, потому что они плоть (Быт. 6, 3). Конечно, они имеют душу, но так как она у них мертва, то они и названы плотью. Как о добродетельных мы говорим: «Он весь — душа», «он весь — дух», хотя они имеют тело, так и о порочных должно сказать противное. Поэтому и Павел говорит: Но вы не по плоти живете (Рим. 8, 9), так как они не творили дел плоти. Следовательно, сластолюбцы не имеют ни души, ни духа. Сластолюбивая заживо умерла, — говорит (1 Тим. 5, 6).

Помысли, что выходит из яств, во что они обращаются и чем становятся. Но ты, даже слыша об этом, приходишь в негодование? Так зачем же ты заботишься о том, чтобы больше накопилось этого? Ведь избыток пресыщения не что иное, как умножение помета. Природа знает меру, и то, что превосходит ее, уже не пища, а скорее нечистота и помет. Питай тело, не умерщвляй его. Потому она и называется пищей, чтобы мы питали тело, а не губили его.

Для того, я думаю, пища и испытывает такое превращение, чтобы мы не возлюбили пресыщения. А если бы этого не было, если бы это не приводило к чему-то, не приносящему никакой пользы, и не становилось бы пагубным для тела, то мы не переставали бы пожирать друг друга. Если бы чрево, принимая в себя столько, сколько бы мы ни захотели, все переваривало и передавало телу, то ты увидел бы безчисленные войны и споры. В самом деле, если даже теперь, когда из пищи одна часть обращается в помет, а другая в безполезную и зловредную кровь и влагу, мы предаемся сластолюбию и нередко тратим все свое состояние на один только стол, то чего бы ни делали, если бы не к этому приводило нас сластолюбие?