Что же тут сложного? - [16]

Я выключаю жесткий свет и переодеваюсь в спортивный костюм. Внизу скулит Ленни, он знает, что я встала. Надо будет выпустить его пописать. Прежде чем спуститься, окидываю женщину в зеркале последним честным оценивающим взглядом. Очень даже неплохо, Кейт, можешь даже не сомневаться, девочка. Конечно, есть над чем поработать, но мы справимся. Мы, некогда горячие штучки, можем снова ими стать. Ну ладно, для начала хотя бы теплыми, а там поглядим. Пока же остается лишь прибегнуть к помощи тонального крема и надеяться на то, что благодаря персональному тренеру я сумею выглядеть на свой новый возраст.

06:14

Как и собиралась, продолжаю: развожу в горячей воде две ложки яблочного уксуса, напоминая себе, что вода с уксусом понижает уровень сахара в крови, подавляет аппетит – наверное, потому, что от этого пойла тошнит. Тем более что у меня сегодня разгрузочный день, когда можно максимум пятьсот калорий, и я готовлю себе роскошный завтрак из одной-единственной овсяной лепешки, подумывая, не пуститься ли во все тяжкие и не добавить ли к ней ложку хумуса. Количество калорий в овсяной лепешке написано на коробке сбоку такими крошечными буквами, что их разберет разве что эльф, да и то в электронный микроскоп. И как прикажете соблюдать эту чертову быструю диету, если даже килокалории не прочесть? Иду за очками, которые всегда лежат на своем месте, чтобы Кейт не забыла, где ее очки. Но их там нет. (Рой, ты спишь, что ли? Рой?! Куда я дела очки? Мне нужны очки. Пожалуйста, найди мои очки.)

Не отвечает. Черт. Откусываю кусок лепешки, подумываю, не выпить ли зеленую слизь, которую приготовила Эмили, завалив всю раковину посудой. Открываю холодильник, перебираю всякие вкусности и тут же ставлю на место. Мнусь возле хлебницы, куда Ричард вчера положил купленный в кулинарии итальянский хлеб ручной работы. Хрустящая корка, хрустящая корка, о как же ты манишь меня!

Держи себя в руках, Кейт. И не введи нас в искушение, и избави нас от глютена. Мне суждено сменить эластичные легинсы, тихое отчаяние и возрастную полноту на юбки-карандаши и полноту карьерных возможностей.

От кого: Кэнди Страттон

Кому: Кейт Редди

Тема: Унижение на собеседовании

Ты сходила на одно-единственное собеседование, там какой-то мудак-кадровик сказал, что раз тебе 49, то тебя пора усыпить, И ТЫ ЕМУ ПОВЕРИЛА? СЕРЬЕЗНО? Куда девалась та шикарная женщина, у которой я работала? Тебе нужно отредактировать резюме и врать напропалую. Говори всем, что обязанности, которые ты там перечислила, ты выполняла в последние полтора года, ок? А я дам тебе отличные рекомендации.

И сходи к парикмахеру, сделай мелирование. Хватит красить волосы дома над ванной. Обещаешь?

ХХ

К.

06:21

Уже собираюсь уходить на тренировку, как вдруг слышу незнакомый звук: где-то звонит телефон. Я не сразу соображаю, что это городской. И еще дольше ищу сам аппарат, одиноко заливающийся за листом гипсокартона, который Петр прислонил к стене кухни. Кто бы это мог быть в такую рань? В наши дни, когда у всех и каждого мобильник, по городскому телефону звонят лишь рекламные агенты да те, кого Ричард упорно зовет “стариками”. Даже у Бена есть сотовый. Когда ему стукнуло двенадцать, пришлось уступить. Он грозился “сообщить в государственные органы”, что мы “жестоко обращаемся с ребенком”, то есть отказываемся купить телефон, а вдобавок заявил, что если не получит мобильник, то не покажет мне, как перенести файлы со старого ноутбука на новый. С таким аргументом не поспоришь.

Телефон припорошен белесой строительной пылью. Разумеется, звонит один из “стариков” и очень вежливо объясняется с равнодушным автоответчиком. Дональд. Я слышу его йоркширский выговор, некогда столь звучный и густой, хоть режь ножом, как имбирный пирог, теперь же, на восемьдесят девятом году жизни, тонкий и дрожащий, как голос флейты. Оставляя сообщение, папа Ричарда произносит слова медленно и членораздельно, делает паузу после каждого предложения, чтобы безмолвный его собеседник успел ответить. Дональд говорит, говорит и все никак не закончит. “Пап, давай короче!” – обычно кричит Ричард через всю кухню. Но я люблю свекра за его задумчивую обстоятельность в духе сэра Алека Гиннесса и за то, как любезно он обращается к машине. Это как напоминание об утраченном мире, где люди разговаривали друг с другом.

Вполуха слушая Дональда, пытаюсь отыскать киви в вазе с фруктами. Уж лучше, чем банан. Наверняка в нем не больше сорока калорий. Ну почему всегда одно и то же? Когда я принесла их из магазина, они были твердые, как ручные гранаты, но за эти два дня успели превратиться в кашу, даже в руки взять неловко, такое ощущение, будто щупаешь яйцо бабуина.

– Ричард, Кейт, прошу прощения, что беспокою вас в такую рань. Это Дональд, – зачем-то добавляет свекор. – Я звоню насчет Барбары. Она поссорилась с нашей новой помощницей. Впрочем, ничего серьезного.

О господи, только не это. После двух месяцев переговоров с социальной службой Ротли, которые истощили бы дипломатические возможности Кофи Аннана и Амаль Клуни вместе взятых, мне удалось выбить для Дональда и Барбары помощницу. Это значило, что будет кому убрать в доме, искупать Барбару, поменять повязку на ее обожженной ноге. Правда, времени им выделили всего ничего, так мало, что помощница порой даже не снимает пальто, но, по крайней мере, хоть кто-то навещает их каждый день. Родители Ричарда наотрез отказываются продавать фамильное гнездо, каменный крестьянский дом на склоне холма, потому что тогда придется расстаться с садом, за которым они с любовью ухаживают вот уже сорок лет и знают все эти кусты и деревья так же хорошо, как собственных внуков. Барбара вечно обещает, что они обязательно переедут, “когда придет пора”, но, боюсь, они уже упустили момент, причем лет семь назад, и теперь сидят, как в ловушке, в просторном доме, который отказываются отапливать (“нельзя же так сорить деньгами”), с крутой лестницей. Бен свалился с нее на Пасху, когда ему было три года.