Что за девушка - [5]

Или о своем уходе.

ЕГО ДЕВУШКА

Я не смотрю на маму. Вместо этого упрямо гляжу на свои потрепанные кроссовки, как в кабинете директора Скотт. Придется их выбросить. Они теперь всегда будут напоминать мне об этом дне.

— Тут нечего объяснять, — наконец отвечаю я. Вопрос был такой: «Как же все так далеко зашло?» Не в смысле, что я сама во всем виновата, мама не настолько черствая, просто она хочет знать, почему нужно было ждать, пока появятся синяки, прежде чем обо всем рассказать.

Мы сидим за кухонным столом — беспрецедентный случай, мама почти никогда не готовит, а если такое происходит, ужинаем в гостиной под какую-нибудь викторину. Мы поговорили, пока я была в школе. Потом она написала, что может уйти с работы пораньше и забрать меня, но я сказала, что необязательно бросать дела, у нас будет время все обсудить вечером. Только мама все равно ушла пораньше, потому что, как она объяснила, в таком состоянии в любом случае не сможет сосредоточиться на работе.

Я вжимаю ноги в пол и представляю, что чувствую холод плитки сквозь кроссовки. На мне все еще старый свитер Майка. Наверное, теперь надо его вернуть. Может, я давно должна была это сделать, только Майк слишком вежливый, чтобы об этом попросить. Он ужасно вежливый, когда дело касается таких вещей.

Но вот что странно: я совсем не хочу возвращать свитер. Даже сейчас. Мне нравится, что он пахнет Майком. Мне нравится, что в нем я как будто в объятиях. Я тяну рукава вниз, сжимаю ткань в кулаках.

— Ну конечно, есть что, — настаивает мама.

— Например?

— Например, как часто такое случалось?

Я пожимаю плечами, глядя на кухонные шкафчики, на плиту, на раковину — куда угодно, только не маме в глаза. Так странно, что на кухне беспорядок, ведь у нас никто не готовит. Ладони снова вспотели, я снова сую их под бедра.

— Не знаю. Я как-то не считала. — И это правда.

— Ладно, когда это началось?

Мама не сводит глаз с моего синяка. Перед ужином я смотрела на свое отражение в зеркале ванной. Синяк стал еще темнее, чем был с утра. Пурпурным.

— Не знаю. Пару месяцев назад.

Что бы я сказала, если бы этот вопрос задала директор Скотт? Она спрашивала, случалось ли это раньше, но не уточняла когда. Не думаю, что смогла бы соврать ей, как маме. Потому что я точно знаю, когда это началось. Три месяца назад. В середине января. Я сидела на трибуне на его тренировке по бегу — весенние соревнования начинаются в марте, — дрожала под моросящим дождем в легком пальто и болела за Майка, потому что была девушкой, которая во всем поддерживала своего парня. Мы следили за университетской спортивной ассоциацией и решили, что, если его не возьмут в Стэнфорд, ему подойдет программа Калифорнийского университета.

Он в тот день упал, подвернул лодыжку. Очень боялся, что травма окажется тяжелой, что придется сесть на скамью запасных на пару недель, но уже на следующий день все прошло.

Вскоре после того вечера — точно не скажу когда — я начала украдкой наблюдать за другими парочками. Я смотрела, как они идут по школьным коридорам под ручку, совсем как мы с Майком. Иногда я ловила себя на том, что думаю, глядя на них: каково это — быть влюбленным и чтобы тебя при этом не били? Не то чтобы я не знала, что это неправильно. Я понимала, что это плохо, ненормально.

Я начала думать о том, что мои родители до развода (но далеко после того, как они друг друга разлюбили) громко ссорились — ну, в основном кричала мама, — но за все годы, которые они провели вместе, папа ни разу не ударил маму.

И тогда я подумала: «Насколько я знаю».

И тогда до меня дошло, что все парни, которые, как мне казалось, не бьют девушек, не бьют их лишь насколько я знаю.

И тогда я начала гадать — может, все парни это делают, а все девушки хранят это в секрете.

До поры до времени.

— Пару месяцев? — повторяет мама, прикрывая рот ладонью. Кажется, она вот вот заплачет. — Почему ты не рассказала раньше?

Я разжимаю кулаки и закатываю рукава до локтей. На кухне холод, но мне очень жарко.

— Я не знаю.

Чтобы не смотреть на маму, изучаю свои ногти, отодвигаю кутикулу.

Я думала, что все не так уж и страшно. Что это скоро прекратится. Думала, что быть с ним того стоит. Казалось, это такая небольшая расплата за то, что в остальное время все было прекрасно.

Ведь в остальное время все было прекрасно, не так ли? Я любила его. Он любил меня. Это же хорошо, правда?

— И так было всегда? — Мама указывает на мой глаз.

Я качаю головой, и на ее лице проскальзывает облегчение. Ей не хочется думать, что я оставалась с ним несмотря на то, что все было так плохо. Ей хочется думать, что, как только он вышел за рамки (какие рамки? кто их устанавливает?), я постояла за себя. Так поступила бы в наше время любая уважающая себя девушка. Ей хочется думать, что она вырастила меня именно такой.

И ей хочется думать, что, если бы все было настолько плохо, она заметила бы раньше.

Вторник, 11 апреля

ИЗМОТАННАЯ ДЕВУШКА

С утра я прикидываю, не прогулять ли мне школу вообще, но риск снова нарваться на неприятности слишком велик. Конечно, они заметили, что меня не было в школе всю вторую половину дня. Они — это директор Скотт и школьный психолог, ну и одноклассники, наверное, тоже. Директор Скотт сказала, что на этот раз меня не накажут — я раньше никогда так не делала, и они знают, что сейчас всем в школе приходится тяжело, — но понадеялась, что это не войдет у меня в привычку.