Что за чертовщина - [18]

И я ужасно рада тому, что она со мною здесь почти бок о бок. Мне хочется, чтобы Франни была рядом как можно больше, всегда и непрерывно. Потому что, хотя она и самый что ни на есть живой и энергичный человек на свете, я не могу не понимать, что эти отношения имеют некий… временной предел. Мне страшно об этом даже думать, потому что бабушка для меня – любимейший человек во всей вселенной, но все же никуда не деться от реальности. Как ни крути, а ей уже стукнуло девяносто. Бабаня-Франни для меня и как мама, и как близкая подруга. Равно как и великолепнейшая бабушка. А поскольку брак у моих родителей был с самого начала очень неспокойным, а Франни жила всего в двух улицах от нас, то я почти все свое детство провела в ее доме, разгадывая вместе с нею викторины и слушая, как она целыми главами декламирует по памяти те книжки, что читала мне когда-то перед сном.

И как бы я ни любила своих родителей, я все равно считаю, что вырастила меня именно Франни, – по крайней мере, именно она воспитала во мне все самое лучшее. И нынешние наши совместные с бабулей перекусы во время ланча значат для меня невыразимо много.

В наполненной паром рабочей зоне кухни Франни, как всегда, держится с напускной суровостью. Роль ее главным образом заключается в присмотре за процессом готовки, поскольку сама она стряпать совершенно не умеет, но очень любит другими на кухне верховодить. Ее «многолетний опыт» в этой сфере очень высоко всеми ценим – в том смысле, что остальной штат кафетерия ее боится. В тот момент, когда я вхожу в кухню, она размахивает в воздухе своей клюкой. На самом деле в этом аксессуаре у нее вовсе нет нужды, но Франни утверждает, что с тростью она выглядит «величественной, как Мэгги Смит». Она говорит, что является престарелой аристократкой нашей забегаловки, которая, мол, «не в пример лучше этого несчастного «Аббатства Даутон»[15]». Жертва, перед которой она сурово машет палкой, – бедняжка Эндриа.

Эндриа – ближайшая подруга Франни и в то же время ее заклятый враг. На нее очень часто сыпятся палки – и в фигуральном смысле, и в самом что ни на есть буквальном. В данный момент Франни разносит ее насчет того, что в картошке фри должно быть больше жира. Вообще, все ее кулинарные советы обычно сводятся к тому, что «жира надо больше».

Едва бабушка замечает в кухне меня, как ее столь любимое мною, морщинистое лицо освещается радостью. Эндриа с облегчением кивает мне, здороваясь, и торопливо отходит прочь, я же, подойдя к бабуле, опускаю голову ей на плечо.

– У меня только десять минут, пока Рексу выщипывают его мохнатость на груди, – словоохотливо говорю я, себе добывая со стойки сэндвич с тунцом, а бабуле вручая ее излюбленный – с яйцом и майонезом.

– А можно посмотреть? – справляется она, когда мы усаживаемся за столиком по другую сторону стойки. Бабуле очень нравится Рекс.

Я выразительно закатываю глаза, Франни между тем прищурившись глядит на мой сэндвич.

– Выглядит ну просто отвратительно, – гадливо бормочет она.

– Твои же подопечные сварганили! – фыркаю я в ответ.

Бабуля пожимает плечами, и обвисшая кожа на ее лице складывается осуждающими морщинами.

– Да-а, ныне хороших работников днем с огнем не сыщешь, – сетует она, снимая с сэндвича пленку, зубами отхватывает от подсохшего уже хлеба здоровенный кусок и уже с полным ртом продолжает: – Я бы последний шиллинг поставила на то, что этот вот делала Эндриа. Он даже пахнет, как Эндриа. С этаким металлическим налетом дешевого французского парфюма и душком тоскливой брошенной жены. – Она заходится дьявольским смехом, и мне внезапно вспоминается, как бабушка читала мне «Ведьмы» Роальда Даля, когда я была маленькой. У нее всегда так здорово выходили страшные голоса!

Прежде чем продолжить разговор, Франни вновь откусывает от сэндвича. Она всегда предпочитает говорить с набитым ртом.

– Так, и как там нынче мой любимый Рекс? – шамкает она сквозь яично-хлебную кашу. – Приятно слышать, что он так о себе заботится. Хотя лично я предпочитаю у мужчин мохнатую грудь.

Это до крайности правдивое утверждение. Обычный для Франни тип мужчины – низкорослый и очень волосатый. Последний ее муж – супруг номер четыре – был чуть ли не копия Денни Де Вито.

– Да как всегда – сущий кошмар, – говорю я, и бабушка протягивает ко мне ладонь, чтобы утешающе погладить по руке. Это, конечно, очень мило – но теперь у меня рука в яичных крошках.

– Тебе бы надо иногда все же ставить его на место. Ему это пойдет только на пользу, – мягко журит она меня, и я испускаю громкий смешок.

– Я тогда потеряю работу, Франни. Он любит, когда ассистент при нем безгласен.

Бабушка склоняет голову набок.

– Но ведь с твоим коллегой Асланом он так не обращается, верно? Хотя тот по рабочему статусу на том же уровне, что и ты. Не так ли?

– Так, – отвечаю я, проглатывая прожеванный кусок сэндвича. – Но он мужчина. У него меньше опыта, и поступил он к нам уже после меня, и работает не так хорошо, как я, – однако он явно больше меня зарабатывает и пользуется бо́льшим уважением. Так уж устроен этот мир! Видела бы ты, как все участники в его присутствии меня игнорируют или же обращаются со мною точно с «чайной леди».