Что в имени тебе моем? - [2]
В остальном Сарамаго верен себе — роман написан в его «фирменном» стиле, который невозможно ни воспроизвести, ни подделать. Трудно представить другого автора, способного позволить себе затянуть предложение на полстраницы, напрочь игнорируя знаки препинания, сваливая диалоги в одну кучу, да еще и отвлекаясь то и дело на совершенно посторонние, рожденные, казалось бы, случайными ассоциациями темы, и только в самом конце фразы вернуться к сути, то есть к тому, с чего она, собственно, началась. И ладно если вернуться, а то ведь возникают еще и сослагательные, вероятностные ответвления, которые, разумеется, ни к чему не ведут, ибо в конце автор непременно напоминает, что так оно было бы, если б… Смысловые акценты при этом можно расставить, ориентируясь по контексту, интонация же и вовсе оставляется на усмотрение читателя. Мол, сами решайте, вопрос это был, восклицание или спокойная констатация факта.
И вот эта-то совершенно немыслимая синтаксическая конструкция еще и читается на одном дыхании. Делая все возможное и невозможное, чтобы превратить текст в неудобоваримый словесный брикет, в бесформенный поток сознания, Сарамаго добивается эффекта прямо противоположного — мысль выкристаллизовывается, суть обнажается и из кажущегося сумбура и хаоса рождается простая истина, готовый афоризм, вроде такого: «Дух никуда не ходит без плотских ног, плоти же невмочь сдвинуться с места без крыльев духа». Согласитесь, красиво, поэтично и… волнующе. Недаром в издательской аннотации жанр книги определен как «метафизический триллер».
Кстати, о метафизике. Автор нимало не сомневается в своем даре рассказчика и даже слегка подтрунивает над коллегами: «что же до метафизических мыслей, дорогой мой, то, по моему мнению, их способна породить всякая голова, а вот способность облечь их в слова дана далеко не каждому». Не каждому, но некоторым все-таки дана. И тут самое время вспомнить о переводчике этой книги, оказавшемся достаточно решительным, чтобы дать ей новое имя.
Именно Александр Богдановский перевел на русский язык большинство романов Жозе Сарамаго, так что его с полным правом можно назвать «главным сарамаговедом» нашей страны. В одном из интервью переводчик признался: «У меня за тридцать лет работы сложилась привычка: я не читаю книжку вперед. Перевожу параллельно с чтением и иногда даже не дочитываю фразу до конца, а угадываю ее. С Сарамаго у меня происходит ‘замыкание контактов’. Он парадоксален, и предугадывания возникают совершенно неосознанно».
В этом — еще одна особенность прозы португальского классика: она обладает безупречной внутренней логикой. Каждая последующая фраза настолько просто и неизбежно вытекает из предыдущей, что, вчитавшись, начинаешь ее предугадывать. Что, впрочем, отнюдь не лишает книгу интриги, так как читательского ясновидения хватает на шаг-два, не больше. Но и такой резонанс дорогого стоит. Читатель как бы включается в увлекательный творческий процесс, предвосхищая очередной поворот авторской мысли и искренне радуясь собственной прозорливости. Тем больше, на мой взгляд, заслуга переводчика, сумевшего подметить эту особенность прозы Сарамаго и передать ее в русском тексте. Заслуга, кстати, по достоинству оцененная: за работу над «Книгой имен» Александр Богдановский был удостоен премии «Мастер» — профессиональной награды переводчиков.
Как уже отмечалось ранее, главная прелесть Сарамаго не в том, что он пишет, а в том, как… Язык его книг сочен, живописен, поэтичен и метафоричен. Свое отношение к его возможностям и назначению писатель однажды выразил следующим образом: «Чудесен и блажен язык наш, который, чем больше выкручивают его и ломают, тем больше способен сказать… О, если бы узаконить выворачивание фраз наизнанку, какой удивительный мир сотворили бы мы». Собственно, именно этим писатель и занимается в своей книге, не дожидаясь какого-либо специального законодательного акта, — ломкой языка, выкручиванием фраз. И предсказанный эффект действительно достигается: созданный Сарамаго мир поистине удивителен.
Удивителен и… забавен. Ибо писатель не был бы самим собой, если б остался совершенно серьезен. Недаром в своей нобелевской лекции он поставил на одну доску поэтов, пророков и… шутов, «пришествие коих мир спокон веку встречает глумлением». И не случайно слово «ирония» — наряду с «воображением» и «состраданием» — значилось в формулировке его заслуг при вручении ему упомянутой премии. В «Книге имен» юмор автора мягок, по-домашнему ласков и уютен. Вот герой попадает под дождь и приобретает весьма комичный вид — «с каплями на ушах». А вот в лабиринтах архива теряется забредший туда по делу нотариус — и, для того чтобы не умереть с голоду, бедняга вынужден питаться делами (спасибо, что не телами) усопших граждан. Как тут не вспомнить незадачливого персонажа Семена Фарады из фильма «Чародеи»?
И, раз уж мы заговорили о нобелевской лекции, вспомним и то, как охарактеризовал в ней писатель свой самый «архивный» роман: «И тогда подмастерье, словно в попытке изгнать бесов, порожденных слепотой рассудка, стал писать самую простую из своих историй: один человек ищет другого, потому что понимает — ничего важнее не может потребовать от него жизнь. Эта книга называется ‘Все имена’. Все наши имена, хоть и ненаписанные, — здесь. Имена живых и имена мертвых». Подмастерьем, как вы и сами, наверное, догадались, Сарамаго скромно называет самого себя, а «Слепота»— другой его роман, предшествовавший «Книге имен».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Литература – мир, который не знает закрытых границ и доступен каждому. С помощью профессионального обзора аудиокниг филологом Дмитрием Померанцевым этот мир станет еще ближе и увлекательнее. Сам по себе такой обзор – новое и уникальное явление в литературоведении, вполне отвечающее запросам времени, когда формат аудиокниг становится все популярнее. В книге представлены восемьдесят произведений мировой литературы, география и хронология которых обширны и разнообразны. Жозе Сарамаго, Хулио Кортасар, Габриэль Гарсиа Маркес, Мишель Уэльбек, Астрид Линдгрен, Иван Гончаров, Виктор Пелевин, Гузель Яхина – далеко не полный список имен, с которыми встретится и вряд ли захочет расстаться вдумчивый читатель. В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Серия «Классики за 30 минут» позволит Вам в кратчайшее время ознакомиться с классиками русской литературы и прочитать небольшой отрывок из самого представленного произведения.В доступной форме авторы пересказали наиболее значимые произведения классических авторов, обозначили сюжетную линию, уделили внимание наиболее важным моментам и показали характеры героев так, что вы сами примите решение о дальнейшем прочтении данных произведений, что сэкономит вам время, либо вы погрузитесь полностью в мир данного автора, открыв для себя новые краски в русской классической литературе.Для широкого круга читателей.
«Во втором послевоенном времени я познакомился с молодой женщиной◦– Ольгой Всеволодовной Ивинской… Она и есть Лара из моего произведения, которое я именно в то время начал писать… Она◦– олицетворение жизнерадостности и самопожертвования. По ней незаметно, что она в жизни перенесла… Она посвящена в мою духовную жизнь и во все мои писательские дела…»Из переписки Б. Пастернака, 1958««Облагораживающая беззаботность, женская опрометчивость, легкость»,»◦– так писал Пастернак о своей любимой героине романа «Доктор Живаго».
Автор этой книги, написанной как захватывающий детектив, задался целью раскрыть имя женщины, которая господствует во всем поэтическом творчестве великого поэта, начиная с лицейских лет, до его гибели. Пушкиновед Кира Викторова впервые заявила о том, что у Пушкина была единственная муза и тайная любовь – императрица Елизавета Алексеевна, супруга Александра I. Знаменитый же «донжуанский список» Александра Сергеевича, по ее версии, – всего лишь ерническое издевательство над пошлостью обывателей.Любил ли Пушкин одну Елизавету Алексеевну, писал ли с нее Татьяну Ларину, была ли императрица для него дороже всех на свете или к концу жизни он все-таки предпочитал Наталию Гончарову… – решать читателю.
В книге впервые собран представительный корпус работ А. К. Жолковского и покойного Ю. К. Щеглова (1937–2009) по поэтике выразительности (модель «Тема – Приемы выразительности – Текст»), созданных в эпоху «бури и натиска» структурализма и нисколько не потерявших методологической ценности и аналитической увлекательности. В первой части сборника принципы и достижения поэтики выразительности демонстрируются на примере филигранного анализа инвариантной структуры хрестоматийных детских рассказов Л. Толстого («Акула», «Прыжок», «Котенок», «Девочка и грибы» и др.), обнаруживающих знаменательное сходство со «взрослыми» сочинениями писателя.
Перед вами не сборник отдельных статей, а целостный и увлекательный рассказ об английских и американских писателях и их книгах, восприятии их в разное время у себя на родине и у нас в стране, в частности — и о личном восприятии автора. Книга содержит материалы о писателях и произведениях, обычно не рассматривавшихся отечественными историками литературы или рассматривавшихся весьма бегло: таких, как Чарлз Рид с его романом «Монастырь и очаг» о жизни родителей Эразма Роттердамского; Джакетта Хоукс — автор романа «Царь двух стран» о фараоне Эхнатоне и его жене Нефертити, последний роман А.
В новой книге Александра Скидана собраны статьи, написанные за последние десять лет. Первый раздел посвящен поэзии и поэтам (в диапазоне от Александра Введенского до Пауля Целана, от Елены Шварц до Елены Фанайловой), второй – прозе, третий – констелляциям литературы, визуального искусства и теории. Все работы сосредоточены вокруг сложного переплетения – и переопределения – этического, эстетического и политического в современном письме.Александр Скидан (Ленинград, 1965) – поэт, критик, переводчик. Автор четырех поэтических книг и двух сборников эссе – «Критическая масса» (1995) и «Сопротивление поэзии» (2001)
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Эссе французского писателя, режиссера и журналиста Жоржа Перека (1936–1982) «Думать/Классифицировать» — собрание размышлений о самых разных вещах: от собственной писательской манеры автора и принципов составления библиотек до — например — семантики глагола «жить». Размышления перемежаются наблюдениями, весьма меткими и конкретными.
Автор, герой польского сопротивления, правдиво и без излишнего надрыва повествует о событиях Второй мировой войны, свидетелем которых стал, по ходу неизбежно затрагивая болевые точки в русско-польских отношениях. Переводчик и автор вступления Наталья Мавлевич убеждена: «это свидетельство должно наконец прозвучать и по-русски».
Рассказ американского писателя Пола Гэллико(1897–1976) «Верна» — незамысловатая и в то же время глубокая и трогательная история молодой девушки, мечтающей о театральной карьере. Все это — на фоне событий Второй мировой войны. Перевод Олега Дормана.