Парень оглянулся через плечо и с искренним удивлением ответил:
— Конечно. Обязательно. Боже, неужели нельзя заглянуть в том Бейл…
— Все в порядке, — заверил я его. — Иди, Эд.
Эд Хэтевей нахмурился и вывел парня. Он не терпит, когда его теории не оправдываются.
Было уже около шести, и я не видел, что еще можно сделать. Получается, показания Сьюзен и больше ничего. Если бы она была рецидивистом с прошлым, мы могли бы извлечь из нее правду одним из нескольких способов, эффективных, но довольно скучных. В данном случае эта процедура казалась неразумной.
Я повернулся к профессору, собираясь сказать ему об этом, но он смотрел на карточки Хэтевея. Вернее, на одну из них, которую держал в руке. Знаете, часто говорят, что руки у людей дрожат от возбуждения, но видеть это приходится не часто. Но руки Родни тряслись, тряслись, как язычок старомодного будильника.
Он откашлялся.
— Позвольте мне задать ей вопрос. Позвольте мне…
Я посмотрел на него, потом снова сел.
— Давайте, — сказал я. Терять мне было нечего.
Он посмотрел на девушку и положил карточку на стол, пустой стороной вверх.
Потрясенно сказал:
— Мисс Мори?
Он как будто сознательно не назвал ее по имени.
Она смотрела на него. Мне показалось на мгновение, что она нервничает, но это тут же прошло, она по-прежнему была спокойна.
— Да, профессор?
Профессор сказал:
— Мисс Мори, вы улыбнулись, когда меховщик объяснил вам свое дело. Почему?
— Я уже говорила, профессор Родни. Хотела быть любезной.
— Но, может, было что-то странное в его словах Что-то забавное?
— Я просто старалась проявить любезность, — настаивала она.
— Может, вам показалась забавной его фамилия, мисс Мори?
— Вовсе нет, — равнодушно ответила она.
— Ну, что ж, до сих пор никто не упоминал его фамилию. Я сам ее не знал, пока не посмотрел карточку. — И вдруг с сильным чувством он воскликнул: — Как его фамилия, мисс Мори?
Она помолчала, прежде чем ответить.
— Не помню.
— Не помните? Он ведь вам ее назвал?
Теперь в голосе ее звучало напряжение.
— Ну и что? Просто фамилия. После всего случившегося вы хотите, чтобы я запомнила какую-то иностранную фамилию, которую слышу впервые.
— Значит, это была иностранная фамилия?
Она увильнула от ловушки.
— Не помню. Кажется, это была типично немецкая фамилия, но не помню. Все равно что Джон Смит.
Должен признаться, я не понимал, к чему ведет профессор. Я спросил:
— Что вы хотите доказать, профессор Родни?
— Я стараюсь доказать, — напряженно ответил он, — в сущности, я уже доказал, что Луэлла-Мэри, погибшая девушка, сидела за столом, когда пришел меховщик. Он назвал свою фамилию Луэлле-Мэри, и она соответственно улыбнулась. А выходила из внутренней комнаты мисс Мори. Именно мисс Мори только что кончила готовить чай и добавлять отраву.
— Вы основываетесь на том, что я не могу вспомнить фамилию этого человека! — взвизгнула Сьюзен Мори. — Это нелепо.
— Нет, — ответил профессор. — Если бы вы были за столом, вы бы запомнили его фамилию. Вам невозможно было бы забыть ее. Если вы были за столом. — Теперь он держал в руке карточку Хэтевея. И сказал: — Имя меховщика Эрнст, а фамилия Бейлштейн. Его фамилия Бейлштейн!
Сьюзен как будто ударили в живот. Она побледнела, как порошок талька.
Профессор напряженно продолжал:
— Ни один работник химической библиотеки не может забыть фамилию человека, который заявляет, что его зовут Бейлштейн. Ежедневно тут десятки раз упоминается шестидесятитомная энциклопедия, и обычно ее называют просто «Бейлштейн». Это все равно что Матушка Гусыня, что Джордж Вашингтон, что Христофор Колумб. Для нее эта фамилия должна быть привычней всех других.
— Если эта девушка утверждает, что забыла фамилию, это доказывает, что она ее никогда не слышала. А не слышала потому, что ее не было за столом.
Я встал и мрачно спросил:
— Ну, мисс Мори, — я тоже сознательно не назвал ее по имени, — что вы на это скажете?
Она истерически закричала. Через полчаса она созналась.
