Что-то со мной не так - [19]
Неподвижность смерти. Это когда крохотные существа не убегают от опускающейся к ним руки.
Мы испытываем уважение к таким проворным шельмецам, таким шустрым бегунам, таким ловким воришкам.
Из белого бумажного пакета доносится звук какого-то скребущегося существа – одного существа, как мне кажется. Но когда я вытряхиваю пакет, целая куча их сыплется с горбушки ржаного хлеба, словно семена ржи, рассыпанные на столе, или изюминки.
Толстый, почти взрослый, с блестящей темной спинкой, он останавливается посреди своего стремительного бега вперед по белой сушилке для посуды и почти одновременно пробует несколько других направлений, как машина, тычущаяся бампером на месте.
Сколько же их там, в щели над дверью, семенящих на своих крохотных ножках, сознающих наше присутствие за лучом фонаря!
Именно в тот момент, когда он колеблется, ты понимаешь, что он разумное существо. Между его остановкой и сменой направления, ты в этом уверен, у него проскальзывает мысль.
Они едят, но следов своей трапезы не оставляют, так мы думаем. Однако вот они, на кромке листка, маленькие последовательные серповидные надкусы.
Он напоминает сгущающуюся тень. Посмотри, как сгущается тень в щели возле оконной рамы, как она проявляется из стены и шныряет в сторону!
На картонную ловушку их налипло пять или шесть штук – они застыли под разными углами, живые в своей жуткой неподвижности, они напоминают миниатюрный игрушечный театр в коробке.
Как мила мне другая разновидность домашних насекомых! С ее прозрачными крылышками! С ее смятением! С ее губительным стремлением к свету лампы! Эти и не думают убегать!
В конце трапезы подали сыры. Все белые, кроме рокфора, они разложены на сырной доске под разными углами, как коровы, пасущиеся на лугу, или корабли на море.
Я вспоминаю о куске хлеба, неделю назад забытом в духовке, куда они наведались, – теперь он совсем сухой, лоскуток коричневого кружева.
Белый осенний дневной свет. Они спят за детскими рисунками, пришпиленными к стене в кухне. Я постукиваю по каждому листу бумаги пальцем, и они прыскают из-под краев картинок, которые и так заполнены падающими звездами, ракетами, строчащими пулеметами, взрывающимися минами…
Кость
Много лет назад мы с мужем жили в Париже и переводили книги по искусству. Все деньги, какие зарабатывали, тратили на кино и еду. Главным образом мы ходили на старые американские фильмы, которые были тогда очень популярны, и чаще всего ели не дома, поскольку рестораны там были дешевы, а готовить ни один из нас толком не умел.
Тем не менее однажды вечером я приготовила на ужин рыбное филе. Предполагается, что в филе нет костей, однако маленькая косточка в одном из кусочков нашлась, мой муж проглотил ее, и она застряла у него в горле. Ни со мной, ни с ним раньше такого не случалось, хотя мы всегда этого боялись. Я дала ему проглотить кусочек хлебной корки, он выпил несколько стаканов воды, но кость воткнулась глубоко и не выходила.
Спустя несколько часов, в течение которых боль усиливалась и нас с мужем все больше охватывала тревога, мы вышли из дома и отправились по темным парижским улицам искать помощи. Сначала нас послали к медсестре, которая жила в квартире неподалеку, в цокольном этаже, а уж она направила нас в больницу. Пройдя пешком небольшое расстояние, мы нашли больницу на улице Вожирар. Больница была старой, с темными окнами, словно больше не работала.
Я осталась ждать, сидя на складном стуле в широком коридоре неподалеку от главного входа, перед закрытой дверью ближайшего кабинета, за которой находился мой муж в окружении нескольких медсестер. Они хотели помочь ему, но единственное, что они могли сделать, – это опрыскать ему горло обезболивающим, после этого они лишь стояли вокруг и смеялись, и он тоже смеялся, как мог. Над чем все они смеялись, я не знала.
Наконец пришел молодой врач и повел нас с мужем куда-то по длинным безлюдным коридорам, в обход темного больничного сквера, в пустое крыло, где располагался другой процедурный кабинет, в котором врач держал свои особые инструменты. Каждый из них на конце был изогнут по-своему, но все эти изгибы представляли собой ту или иную разновидность крюка. Усадив мужа под единственной в темной комнате лампой с направленным светом, врач стал вводить ему в горло один инструмент за другим, работая с неистовым интересом и энтузиазмом. Каждый раз, когда он вводил новый инструмент, муж давился и взмахивал руками.
Наконец врач вытащил маленькую рыбью косточку и с гордостью продемонстрировал ее нам. Мы все трое заулыбались и стали поздравлять друг друга.
Врач провел нас обратно по пустым коридорам к широкому въезду под сводчатой крышей, когда-то построенному для конных упряжек. Там мы постояли немного, поговорили, оглядывая окружающие пустынные улицы, а потом пожали друг другу руки, и мы с мужем пошли домой.
С тех пор прошло больше десяти лет, наши с мужем пути давно разошлись, но время от времени, когда встречаемся, мы вспоминаем того молодого врача.
– Великий еврейский врач, – говорит мой муж, тоже еврей.
Что-то со мной не так
Он сказал, во мне было что-то, что не понравилось ему с самого начала. Не то чтобы он сказал это не по-доброму. Его нельзя назвать недобрым человеком, по крайней мере сознательно недобрым. Он сказал это лишь потому, что я пыталась заставить его объяснить, почему он так резко изменил свое отношение ко мне.
Несколько рассказов известной современной американской писательницы Лидии Дэвис. Артистизм автора и гипертрофированное внимание, будто она разглядывает предметы и переживания через увеличительное стекло, позволяют писательнице с полуоборота перевоплощаться в собаку, маниакального телезрителя, девушку на автобусной станции, везущую куда-то в железной коробке прах матери… Перевод с английского Е. Суриц. Рассказ монгольской писательницы Цэрэнтулгын Тумэнбаяр «Шаманка» с сюжетом, образностью и интонациями, присущими фольклору.
Когда коварный барон Бальдрик задумывал план государственного переворота, намереваясь жениться на юной принцессе Клементине и занять трон её отца, он и помыслить не мог, что у заговора найдётся свидетель, который даст себе зарок предотвратить злодеяние. Однако сможет ли этот таинственный герой сдержать обещание, учитывая, что он... всего лишь бессловесное дерево? (Входит в цикл "Сказки Невидимок")
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».
«Да будем мы прощены» – одна из самых ярких и необычных книг десятилетия. Полный парадоксального юмора, язвительный и в то же время трогательный роман о непростых отношениях самых близких людей.Еще недавно историк Гарольд Сильвер только и мог, что завидовать старшему брату, настолько тот был успешен в карьере и в семейной жизни.Но внезапно блеск и успех обернулись чудовищной трагедией, а записной холостяк и волокита Гарольд оказался в роли опекуна двух подростков-племянников – в роли, к которой он, мягко говоря, не вполне готов…Так начинается эта история, в которой привычное соседствует с невероятным, а печальное – со смешным.
«Арктическое лето» – так озаглавил свой последний роман классик английской литературы XX века Эдвард Морган Форстер. В советское время на произведения Форстера был наложен негласный запрет, и лишь в последние годы российские читатели получили возможность в полной мере оценить незаурядный талант писателя. Два самых известных его романа – «Комната с видом на Арно» и «Говардс-Энд» – принесли ему всемирную славу и входят в авторитетные списки лучших романов столетия.Дэймон Гэлгут, сумевший глубоко проникнуться творчеством Форстера и разгадать его сложный внутренний мир, написал свое «Арктическое лето», взяв за основу один из самых интересных эпизодов биографии Форстера, связанный с жизнью на Востоке, итогом которого стал главный роман писателя «Путешествие в Индию».