Что-то со мной не так - [15]

Проще общаться нам ничуть не стало, но возникало все больше занятий, которым мы могли предаваться вместе. Он помогал мне приготовиться к зиме, затыкая щели в стенах и складывая в поленницу дрова для очага. Поработав, мы шли в поля или в лес. Мой друг показывал мне свои любимые места – заросли боярышника, заповедник для охоты на кроликов, пещеру в склоне холма; у меня было только одно место, которое я мог ему показать, но, похоже, он находил его не менее таинственным и захватывающим, чем я – его многочисленные.

Каждый раз, приходя повидать меня, он первым делом направлялся к чертежу, на котором я со времени нашей последней встречи добавлял еще одну комнату или увеличивал площадь своего кабинета. У меня всегда было что ему показать, потому что я никогда не прекращал совершенствовать свой проект и работал над ним почти беспрерывно. Порой он брал карандаш и неловко добавлял что-нибудь такое, что мне не пришло бы в голову: коптильню или погреб для хранения сушеных корней.

Однако радостное возбуждение от проектирования дома, а также удовольствие иметь друга ослепляли меня, не позволяя осознать ужасный факт: чем дольше я жил на своей земле, позволяя времени течь мимо, тем меньшей становилась вероятность постройки дома. Деньги таяли, и вместе с ними таяла моя мечта. В деревне, вдали от больших базарных площадей, цены на продукты были вдвое выше, чем в городе, когда я там жил. А такой тощий человек, как я, не мог позволить себе урезать свой рацион. Хорошие каменщики и плотники, даже бедные, были редкостью и стоили дорого, нанять пару таких строителей на несколько месяцев значило потом остаться почти без средств. Поняв это, я не сдался, однако у меня не было ответов на вопросы, которые меня одолевали.

Поначалу чертеж поглощал все мое время и внимание, потому что я собирался строить дом в соответствии с ним. Но постепенно он стал для меня важнее дома: в своем воображении я все больше времени проводил среди карандашных фигур, которые менялись по моей воле. Тем не менее, если бы я окончательно признал, что возможности построить дом больше не существует, чертеж потерял бы всякий смысл. Поэтому я продолжал верить в будущий дом, между тем как невозможность построить его в реальности исподволь неумолимо разъедала мою веру.

Что еще больше усугубляло ситуацию и расстраивало меня, так это то, что на окраинах деревни через несколько месяцев стали вырастать новые дома. Когда я купил землю, единственными строениями в долине были каменные полевые хибарки – это были припавшие к земле посреди каждого вспаханного поля темные внутри, как пещеры, строения с земляными полами. В тот день, когда была заключена сделка, я вернулся на свой участок и стоял, совершенно счастливый, глядя на акры заброшенных виноградников и заросших угодий, простиравшихся до горизонта, где на маленьком холме, словно небольшая крепость, приютилась деревенька с ее пирамидальными крышами, столпившимися на самой вершине. Теперь там и сям пейзаж был испещрен ранами вырытой красной земли, на месте которых несколько недель спустя, словно струпья, вырастали новые дома. Пейзаж не успевал осваивать эти перемены: едва заканчивалось строительство одного дома, как справа и слева от него вырубались дубы, чтобы освободить место для следующего.

За возведением одного дома я наблюдал с особым ужасом и дурным предчувствием, потому что его строили в нескольких минутах ходьбы от моего. Скорость, с какой он рос, потрясала меня и казалась насмешкой над моей собственной ситуацией. Это был уродливый дом с розовыми стенами и дешевыми железными решетками на окнах. Как только строительство закончилось и последние молодые деревца были высажены в пыльную землю позади него, из города приехали хозяева, чтобы провести в доме День Всех Святых, сидя на террасе, как в оперной ложе, и глядя на долину. После этого, как только позволяла погода, они проводили здесь все выходные, оглашая округу шумом своего радиоприемника. Я мрачно наблюдал за ними из окна.

Хуже всего было то, что мой друг сразу же перестал ко мне приходить. Я знал, что мои соседи переманили его к себе. Издали я видел его молча стоящим среди них во дворе и чувствовал себя совершенно несчастным. В конце концов я вынужден был признать, насколько печальны мои перспективы. И тогда мне пришло в голову продать свой участок другим горожанам и начать все сначала где-нибудь в другом месте.

Я думал, что смогу получить за него хорошую цену. Но агент по недвижимости, к которому я отправился, откровенно сказал мне, что из-за оросительной системы, работающей на сточных водах на соседнем поле, и из-за того, что мой дом непригоден для жилья, мой участок будет почти невозможно продать. Потом он добавил, что единственными заинтересованными покупателями могут быть мои соседи, которые все это время жаловались на мое присутствие и которые могли бы купить мою землю по очень низкой цене, просто чтобы избавиться от меня. Они конфиденциально признались этому агенту, что мой дом для них – как бельмо на глазу и что из-за него им стыдно перед друзьями, когда те приезжают к ним в гости. Я был шокирован. Разумеется, я сразу решил, что никогда не продам свой участок соседям. Никогда не доставлю им такой радости. Повернувшись спиной к агенту, я вышел, не сказав ни слова. Пока я размышлял, стоя на крыльце, агент прошел в другую комнату, что-то сказал жене, и я услышал, как они громко рассмеялись. Это был один из самых унизительных моментов в моей жизни.