Что-то случилось - [37]
– Но может, хоть попробуешь?
– Не люблю печенку.
– Это не печенка. Это курица.
– Это куриная печенка.
– Прошу тебя, попробуй.
– Попробую, – говорит он, – а потом пускай мне дадут сосиски.
– А мне можно печенки?
Затаив дыхание, мы с женой смотрим, как дочь мрачно, чуть ли не скорбно тыкает вилкой в куриную печенку и подносит ко рту маленький кусочек.
– Вкусно, – равнодушно говорит она и начинает есть.
У нас обоих гора с плеч.
Дочь у нас довольно высокая и полная, ей надо бы сидеть на диете, но жена, хоть и напоминает ей без конца о диете, тем не менее стряпает, к примеру, лапшу и накладывает на тарелки помногу, а дочь еще того гляди попросит добавки.
– Объедение, – говорю я.
– А сосиски мне дадут?
– Сара, сварите две сосиски.
– Передай мне, пожалуйста, хлеб.
Я пододвигаю дочери хлеб.
– У меня хорошая новость, – начинаю я, и все поворачиваются ко мне. Беседа с Артуром Бэроном все еще переполняет меня радостным волнением (и тщеславием); меня внезапно захлестывает волна великодушия и любви к ним, ко всем троим (ведь они моя семья, я и вправду к ним привязан), я решаю разделить с ними свою радость. – Да, похоже, у меня очень для всех нас важная новость.
Все трое глядят на меня с таким требовательным любопытством, что я просто не в силах продолжать.
– Какая? – спрашивает кто-то.
– Поразмыслив, я думаю, может, и не так уж это важно, – увиливаю я. – Да, в сущности говоря, совсем не важно. Даже неинтересно.
– Тогда почему ж ты так сказал? – спрашивает дочь.
– Чтоб помучить вас, – отшучиваюсь я.
– Что за черт? – говорит мой мальчик.
– Тебе в самом деле есть что сказать? – спрашивает жена.
– Может, да, – весело поддразниваю я, – а может, и нет.
– Он нас дразнит! – насмешливо и неприязненно поясняет моя дочь, обращаясь к брату.
(Опять она заставляет меня почувствовать себя дураком. И опять на меня вдруг накатывает властное, злое желание сделать ей больно, глубоко ранить резкой отповедью, перегнуться через обеденный стол и влепить пощечину, или дать подзатыльник, или побольней лягнуть в лодыжку или в голень. Но я могу лишь пропустить ее слова мимо ушей и сохранить видимость отеческого благодушия.)
– Тогда почему ж ты нам не говоришь? – интересуется жена. – Особенно если новость хорошая.
– Скажу, – говорю я. – Я вот что хотел сказать, – провозглашаю я, замолкаю, намазываю хлеб маслом и откусываю кусочек, мной снова овладела игривость, желание помучить. – Мне, вероятно, опять надо будет заняться гольфом.
Наступает задумчивая, озадаченная, чуть ли не возмущенная тишина – каждый пытается первым догадаться, что же такое я шутки ради утаиваю от них и вот-вот открою.
– Гольфом? – спрашивает мой девятилетний сын; он еще толком не знает, что это за игра – хорошая или дурная.
– Да.
– При чем тут гольф? – удивляется жена. (Она знает, я эту игру терпеть не могу.)
– При том, – говорю.
– Ты же его совсем не любишь.
– Терпеть не могу. Но скорее всего, придется.
– Почему?
– Спорим, его переводят на новую должность! – догадывается дочь. Она у нас во многих отношениях самая сообразительная и самая толковая.
– Это верно? – спрашивает жена.
– Возможно.
– Что за работа? – подозрительно, почти угрюмо спрашивает жена. Она уже несколько лет втайне уверена, что я жажду перейти на такую работу, которая позволит мне чаще уезжать из дому.
– Торговля.
– А чем торговать? – спрашивает мой мальчик.
– Торговать торговлей.
На миг он приходит в замешательство, мой загадочный ответ его ошеломил. Потом понимает, что я шучу, и хохочет. Глаза у него блестят, лицо радостно сияет. (Мой мальчик – прелесть, он всем нравится.)
– Ты это серьезно? – допытывается жена, в упор глядя на меня. Она все еще не знает, радоваться или нет.
– Надо думать.
– Придется разъезжать больше, чем теперь?
– Нет. Наверно, меньше.
– Будешь больше получать? – спрашивает дочь.
– Да. Вероятно, много больше.
– Мы разбогатеем?
– Нет.
– А когда-нибудь разбогатеем?
– Нет.
– Не хочу, чтоб ты разъезжал больше прежнего, – жалобно говорит мой мальчик.
– А я и не собираюсь разъезжать больше прежнего, – не без досады повторяю я. – Я буду разъезжать меньше. (Уже жалею, что вообще затеял этот разговор. Вопросы так и сыплются; самодовольство мое убывает, армия раздражителей наступает слишком стремительно – я не успеваю ни уследить за ними, ни сдержать. Я отвечаю, уже слегка запинаясь.)
– Опять начнешь сам с собой разговаривать? – с озорной улыбкой спрашивает сын: не удержался от искушения поддеть меня.
– Вовсе я не разговаривал сам с собой, – решительно заявляю я.
– Нет, разговаривал, – тихонько, словно про себя, говорит дочь.
– Как в прошлом году? – не унимается мой мальчик.
– Вовсе я не разговаривал сам с собой, – громко повторяю я. – Я репетировал речь.
– Ты репетировал ее сам с собой, – настаивает он.
– А в этом году тебе дадут произнести речь на конференции? – спрашивает дочь.
– О да, – с улыбкой отвечаю я.
– Длинную?
– О да, конечно. В этом году на конференции мне, наверно, дадут столько времени, сколько я захочу.
– Ты будешь работать у Энди Кейгла? – спрашивает жена.
И тут я спохватываюсь.
– Что-то в этом роде, – отвечаю уклончиво, с запинкой. (Семейная «отгадайка» перестает быть забавной, и я уже по-настоящему жалею, что ее затеял.) – Это еще не наверняка, – с беспокойным смешком говорю я. – И еще очень нескоро. Пожалуй, зря я вам сказал, поторопился.
Джозеф Хеллер со своим первым романом «Уловка-22» — «Catch-22» (в более позднем переводе Андрея Кистяковского — «Поправка-22») буквально ворвался в американскую литературу послевоенных лет. «Уловка-22» — один из самых блистательных образцов полуабсурдистского, фантасмагорического произведения.Едко и, порой, довольно жестко описанная Дж. Хеллером армия — странный мир, полный бюрократических уловок и бессмыслицы. Бюрократическая машина парализует здравый смысл и превращает личности в безликую тупую массу.Никто не знает, в чем именно состоит так называемая «Поправка-22».
… Знаменитый антимилитаристский роман Дж. Хеллера "Поправка-22" в новом переводе.«Поправка-22» — не просто антивоенный роман. Это всеобъемлющая сатира на американский образ жизни и его принципы, на американское общество, и особенно его высшие, «генеральские» слои…(Из предисловия Г. Анджапаридзе "Лики Америки")
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Роман-завещание Джозефа Хеллера. Роман, изданный уже посмертно. Что это?Философская фантасмагория?Сатира в духе Вуди Аллена на нравы немолодых интеллектуалов?Ироничная литературная игра?А если перед вами — все вышесказанное плюс что-то еще?
Роман «Вообрази себе картину...» (1988) описывает путешествие во времени — от Аристотеля до наших дней, окрашенное стойким убеждением автора: нет оснований говорить, будто человечество за прошедшее время сильно усовершенствовалось в моральном и интеллектуальном отношении.
«Видит Бог» — это «воспоминания» семидесятипятилетнего царя Давида, уже прикованного к постели, но не утратившего ни памяти, ни остроты ума, ни чувства юмора. Точно следуя канве описанных в Ветхом Завете событий, Давид тем не менее пересказывает их по-своему — как историю его личных отношений с Богом. Книга в целом — это и исторический, и авантюрный роман, и история любви, и рассуждение о сущности жизни и смерти.
Книга посвящена французскому лётчику и писателю Антуану де Сент-Экзюпери. Написана после посещения его любимой усадьбы под Лионом.Травля писателя при жизни, его таинственное исчезновение, необъективность книги воспоминаний его жены Консуэло, пошлые измышления в интернете о связях писателя с женщинами. Всё это заставило меня писать о Сент-Экзюпери, опираясь на документы и воспоминания людей об этом необыкновенном человеке.
«Старый дом на хуторе Большой Набатов. Нынче я с ним прощаюсь, словно бы с прежней жизнью. Хожу да брожу в одиноких раздумьях: светлых и горьких».
Апрель девяносто первого. После смерти родителей студент консерватории Тео становится опекуном своего младшего брата и сестры. Спустя десять лет все трое по-прежнему тесно привязаны друг к другу сложными и порой мучительными узами. Когда один из них испытывает творческий кризис, остальные пытаются ему помочь. Невинная детская игра, перенесенная в плоскость взрослых тем, грозит обернуться трагедией, но брат и сестра готовы на всё, чтобы вернуть близкому человеку вдохновение.
«Долгое эдвардианское лето» – так называли безмятежное время, которое пришло со смертью королевы Виктории и закончилось Первой мировой войной. Для юной Делии, приехавшей из провинции в австралийскую столицу, новая жизнь кажется счастливым сном. Однако большой город коварен: его населяют не только честные трудяги и праздные богачи, но и богемная молодежь, презирающая эдвардианскую добропорядочность. В таком обществе трудно сохранить себя – но всегда ли мы знаем, кем являемся на самом деле?
Этот роман покрывает весь ХХ век. Тут и приключения типичного «совецкого» мальчишки, и секс, и дружба, и любовь, и война: «та» война никуда, оказывается, не ушла, не забылась, не перестала менять нас сегодняшних. Брутальные воспоминания главного героя то и дело сменяются беспощадной рефлексией его «яйцеголового» альтер эго. Встречи с очень разными людьми — эсэсовцем на покое, сотрудником харьковской чрезвычайки, родной сестрой (и прототипом Лолиты?..) Владимира Набокова… История одного, нет, двух, нет, даже трех преступлений.
Ольга хотела решить финансовые проблемы самым простым способом: отдать свое тело на несколько лет Институту. Огромное вознаграждение с минимумом усилий – о таком мечтали многие. Вежливый доктор обещал, что после пробуждения не останется воспоминаний и здоровье будет в норме. Однако одно воспоминание сохранилось и перевернуло сознание, заставив пожалеть о потраченном времени. И если могущественная организация с легкостью перемелет любую проблему, то простому человеку будет сложно выпутаться из эксперимента, который оказался для него слишком жестоким.