Что-то было в темноте, но никто не видел - [15]

Шрифт
Интервал

Пейзаж удалялся, и ничего особенного не происходило у меня в голове. Смутное чувство облегчения с примесью досады: я все-таки не дошел до конца. Я нащупал в кармане прядку светлых волос, они напомнили мне о моей любимой и об уготованном ей пламени.

На белом фоне зимы лагерь выглядел точно рисунок углем. В знак прощания дым над трубой на несколько мгновений стал густым и черным.

Потом он рассеялся в заледеневшем воздухе. В ответ ему мое сердце сжалось, и я понял, что во мне еще осталась нежность.

Последний внутривенный укол Жан-Пьера X

Вечерок с Дайкири

Дайкири дрых на своей койке, издавая странные булькающие звуки. Весь день, хотя это было категорически запрещено начальством, он жег травку, которая росла за нашим бараком, и дышал едким дымом. Его голая ручища свесилась до пола, на ней вытатуирована змея, обвивающаяся вокруг бабы в чем мать родила.

Дайкири — идиот. Все ребята здесь — идиоты и грязные извращенцы с мозгами набекрень.

И я такой же, как они.

Работа

С точки зрения физической географии, нас поместили в самую середку зоны степей.

Голый, куда ни глянь, край с единственным преимуществом — это одна из самых низких низменностей на земном шаре. Хренова уйма метров ниже уровня моря. И впрямь было бы полной дурью начать нашу работу где-нибудь в горах. Будь мы на высоте хотя бы метров в сто, пришлось бы целый месяц вкалывать, только чтобы добраться до уровня моря.

Наше дело — рыть. Мы ничего не ищем, ничего не ждем — просто роем. Нас интересует одно — глубина. Все рекорды задумали побить. В украинских шахтах дорылись до глубины три тысячи метров, а где-то на Аляске — пять тысяч. Для нас эти цифры уже пройденный этап, мы роем и роем, с каждым днем все глубже.

Несколько часов уходит, чтобы спуститься на уже прорытые километры, и столько же — чтобы поднять на поверхность еще теплые обломки. Ну а я стою наверху с бадьей, принимаю их и аккуратненько складываю, на случай, если ученые захотят взглянуть. Тонны серого с прожилками кремнезема, килограммы кварца и темного гранита, красивые попадаются все реже. Ничего необычного. Недра земли, оказывается, такие же унылые, как тротуары в наших городах. Если мы живем на материале для бункеров, понятное дело, что рай где-то в облаках. Там, внизу, — бардачок Господа Бога и Святого Духа, грязь да пыль, одно безбожье, а мы к ним припадаем каждый день, и только звезды, до которых рукой не достать, смотрят на нас сверху с насмешкой.

Правда, и среди этого мусора попадаются иной раз приятные сюрпризы. Блеснет алым чахлый рубин, тусклый, гроша не стоящий изумруд одарит робким зеленоватым взглядом, помутневшим с незапамятных времен от убогого соседства простых камней, капелька самородной ртути прокатится по жилам детритовой скалы. Я храню эти находки, все, в которых в любом виде узнаю чужаков, отверженных, изгоев общества пыли. Я им даже даю имена, женские: Лейла, Пенелопа, Шарлей, — возвращаю жизнь потерянным душам. Я извлек их из вечной тьмы, как спасают от смерти, и все они теперь мои рабыни. Боготворят меня и повинуются. Я могу надругаться над Шарлей, сжав ее в кулаке, смутить Пенелопу.

Что вы хотите, каждый развлекается как может.

Укладка

Вот, стало быть, нас тут бригада из десяти человек, и мы работаем день и ночь — роем самую глубокую скважину на земле.

Зачем? На это здесь у каждого свой ответ. Дайкири, мой кореш, говорит, мол, Парламент интересуется, может ли земля кончать или она — фригидная баба, за которую и воевать-то смысла нет. А один парень из ночной смены считает, что там, у нас под ногами, какие-то офигенно ценные залежи, которые хорошо бы прибрать к рукам. Я не знаю, но верю скорее байкам Дайкири про оргазм. Если так оно и есть, то-то я посмеюсь над нашими шишками, импотенты, значит, они все, мы же, видит Бог, нынче так глубоко, что любая порода кончила бы, даже пустая.

Кое-какие подробности

Ребята, которые подрядились на эту бодягу, — собачья работа, между нами! — все, как один, лохи и, если говорить о породе, больше всего похожи на сырую чавкающую глину, которую месишь ногами на стройках.

Тот парень, что верит, будто мы вот-вот наткнемся на ценные залежи, — натуральная скотина, сюда его отправили после того, как он чуть не задушил жену. Мы прозвали его святым Николаем за говнистый характер и частенько подшучиваем над его висячим концом, с которого вечно капает.

Дайкири — тот нарик законченный, беседует с ангелами и делает все, чтобы из-под кайфа не выходить. Колется, нюхает и жрет что придется, хоть оно растет, хоть течет, хоть живое, хоть мертвое — все, от кислоты до нафталина. Всеядный парень, что угодно переварит и считать умеет аж до пятнадцати.

Моя жизнь в общих чертах

Только не думайте, что я лучше других только потому, что про них рассказываю.

Я и сам такой же торчок, и сырая глина, и все прочее, в общем, неудачник от пяток до макушки.

Вот только большинство здесь родились неудачниками, а я родился в лучшем виде, неудачником потом стал, судьба-злодейка как начала меня мотать через несколько лет после рождения, так и не отпустила, пока я не сделался гриб грибом. И добро бы мухомором, добро бы грибом, от которого предпочитают держаться подальше, так нет же, я — навозный гриб. Я скорее сморчок, чем бледная поганка, а то и вовсе вешенка, а не вонючий сатанинский гриб. Мелкая зараза, плесень, да и только.


Еще от автора Томас Гунциг
Гамба

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Самый маленький на свете зоопарк

Посетите самый маленький на свете зоопарк. Где на нас всегда смотрит какое-то животное своим немигающим взглядом. Оно смотрит, как мы живем бесцельно, мучаемся от тоски и умираем от одиночества. Мертвая жирафа. Корова, превратившаяся в девушку, но оставшаяся коровой в душе. Маленький, беззащитный коала, жертва цивилизованного неврастеника. Мужчина с глазами ездовой собаки. Муж с глазами гадкой крысы. Индус, похожий на кота.Животные, как мерило человеческого. Картонно-пластиковый мир, одинаково жестокий и к тем, и к другим.


Смерть Билингвы

Неизвестно, в какой стране идет война. Здесь есть разрушенные города и элитные кварталы, террористы и мирные жители с синяками на плечах «от ношения оружия», вьетнамские эмигранты, словенский солдат, серийный убийца с Кипра, эстрадные звезды и шоумены. Но война — лишь информационный повод для рекламодателей, которые отдадут жизнь в борьбе за рейтинг. Головорезы-спецназовцы идут в атаку с рекламными надписями на куртках. Раздают шоколадки беженцам, неважно, что скоро их уничтожат. Телезрители не должны впадать в депрессию.


10000 литров чистого ужаса

Томас Гунциг (1970) — бельгийский писатель, один из самых ярких представителей современной франкоязычной литературы, лауреат премий Виктора Росселя и Издателей Бельгии.Буйная фантазия, черный юмор и умение видеть абсурд в обыденном принесли ему славу «внучатого племянника Кафки». На русском языке опубликованы его романы «Смерть билингвы», «Что-то было в темноте, но никто не видел» и сборник новелл «Самый маленький на свете зоопарк».«Всем, кто задастся вопросом, с какой стати мне вздумалось написать подобную книгу, я отвечу: просто ради собственного удовольствия и в знак любви», — говорит Гунциг о своем новом романе «10 000 литров чистого ужаса», в котором автор отдает дань любви целого поколения к жанру horror и, особенно, его разновидности survival (выживание)


Рекомендуем почитать
Спецпохороны в полночь: Записки "печальных дел мастера"

Читатель, вы держите в руках неожиданную, даже, можно сказать, уникальную книгу — "Спецпохороны в полночь". О чем она? Как все другие — о жизни? Не совсем и даже совсем не о том. "Печальных дел мастер" Лев Качер, хоронивший по долгу службы и московских писателей, и артистов, и простых смертных, рассказывает в ней о случаях из своей практики… О том, как же уходят в мир иной и великие мира сего, и все прочие "маленькие", как происходило их "венчание" с похоронным сервисом в годы застоя. А теперь? Многое и впрямь горестно, однако и трагикомично хватает… Так что не книга — а слезы, и смех.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.