Что там, за дверью? - [44]

— А тело, которое видели Грета и доктор…

— Да, тело! Перемещение Эмилии в пространстве вызвало смещение связи миров во времени. Грета с доктором увидели то, что еще не происходило, то, чему только суждено было случиться, — именно это и напугало Нордхилла, ведь в отличие от всех нас он с самого начала понимал, что происходит, и опасался за жизнь Эмилии — разве он не говорил об этом? И разве мы ему верили?

— Вы полагаете, сэр Артур, что духи, от чьего имени вещал Нордхилл, не являются плодом его фантазии?

— Нордхилл абсолютно лишен всякой фантазии! Он не способен вообразить даже ласточки, если не видит ее перед глазами или не слышит ее пения собственными ушами. Спиритические сеансы он начал устраивать не потому, что хотел на этом сколотить капитал, а потому, что не мог иначе: духи задавали конкретные вопросы, называли конкретных людей, которые могли на эти вопросы ответить, а он этих людей находил и ответы получал. В том, потустороннем мире шло расследование уже совершенного преступления. В том, потустороннем, мире в отличие от нашего органы дознания используют в расследовании и такой метод, как спиритизм, связываясь с миром, где аналогичное преступление также было совершено и где расследование уже завершилось, и, следовательно, имя преступника правосудию известно. Простая логика подсказывает, что поскольку они обращаются за помощью к душам умерших, то наш мир — для них потусторонний — находится, по их мнению, позже во времени: они еще живы, а мы уже мертвы, события, которые у них только-только произошли, для нашего мира — более или менее отдаленное прошлое.

— Но как же! — воскликнул Каррингтон. — Вы сами себе противоречите, сэр Артур! После вашей лекции и на основании моей практики я готов был к тому, чтобы признать существование мира умерших, мира усопших душ. Я готов был примириться со спиритизмом, но вы же все переворачиваете с ног на голову! Как наш мир может быть потусторонним…

— Будьте же последовательны, дорогой Каррингтон! Что делает математик, если видит перед собой два элемента последовательности? Разве он останавливается? Нет, он говорит: у последовательности существует третий элемент, и четвертый, и пятый… Это называется индукцией.

— А ваш метод — метод дедукции, — кивнул Каррингтон.

— Индукции, дорогой мой, индукции, а не дедукции! По глупости, не зная толком математических терминов, я объявил когда-то метод Холмса дедуктивным, а когда понял свою ошибку, поздно было что-то менять в рассказах и ни к чему было вносить смятение в умы читателей, уже успевших объявить дедуктивный метод лучшим в расследовании уголовных преступлений. На самом деле это, конечно, чистейшей воды математическая индукция — поиск особенностей, связывающих несколько элементов числового ряда, а в нашем случае — особенностей, связывающих отдельные улики, и поиск еще не обнаруженных членов этого ряда или еще не обнаруженных улик, изобличающих преступника. Именно этим занимался Нордхилл с помощью единственного доступного ему способа: спиритизма. Когда я понял, в чем была самая большая ошибка моей жизни…

— Господа! — сказал проводник, просовывая голову в приоткрытую дверь. — Лондон, господа! Вокзал Виктория. Мы прибыли.

Действительно, поезд уже стоял, за окном сновали люди, носильщики везли на тележках огромные чемоданы, кто-то кого-то звал, продавец вечерних газет громко выкрикивал заголовки — мы приехали и даже не заметили этого. Пришлось покинуть вагон, влиться в людскую реку, текущую к выходу. Мы молча вышли на привокзальную площадь, где я надеялся поймать такси и пригласить Каррингтона к себе.

Какова была моя радость (вы не представляете, как улучшают настроение такие мелкие непредсказанные детали)., когда, едва мы покинули здание вокзала, я услышал свое имя, выкрикиваемое громким голосом, и увидел спешившего к нам Найджела.

— Сэр Артур! — взывал дворецкий. — Прошу вас, сэр! Машина там, у тротуара!

Мой седан действительно стоял у противоположной стороны улицы.

— Миссис Дойл, — продолжал Найджел, — телефонировала в госпиталь, и доктор Берринсон сказал, что вы с господином Каррингтоном выехали поездом в восемнадцать сорок три, вот госпожа и велела мне ждать здесь…

— Спасибо, Найджел! — прервал я дворецкого и обратился к Каррингтону с предложением выпить рюмку «Камю», а то и поужинать (наверняка у Джин есть что предложить запоздалому гостю) у меня дома.

— О… — смутился Каррингтон. — Я не хотел бы… То есть я хотел бы закончить наш разговор, но не хотел бы…

— Хотите вы того или нет, — твердо заявил я, — но машина подана, приглашение сделано, и вам придется его принять, если вы не хотите обидеть не только меня, но и мою жену, наверняка ожидающую, что приедем мы вдвоем. От нас вы сможете позвонить домой и предупредить свою дочь о том, что задержитесь на час—другой. Найджел вас потом отвезет.

Не желая выслушивать возражений, я раскрыл перед Каррингтоном дверцу машины.

После того как мы — при участии примкнувшего к нам Адриана — расправились с куриными ножками в соусе (Джин нас, конечно, встретила, но участвовать в трапезе отказалась, сославшись на то, что ничего не ест после шести вечера), я провел Каррингтона в кабинет и здесь, закурив наконец и Разлив по рюмкам обещанный коньяк, усадил гостя в кресло, сел за свой стол, а сын, не пожелавший упускать ни слова из нашего разговора, примостился на маленькой скамеечке У камина — это было любимое его место в моем кабинете, он еще в детстве мог часами сидеть здесь неподвижно, глядя, как я работал и как вылетали из камина яркие искры.