Что такое наука, и как она работает - [118]

Доминирование авторитетов в науке можно рассматривать как противоречие представлению о том, что между наукой и любой другой системой знаний есть принципиальная разница. Если, в конце концов, то, что мы принимаем за истину, является не чем иным, как экспертным мнением, то какая разница, является ли проводником власти религиозный, политический или научный лидер? Разве все в конечном итоге не сводится к авторитету, который провозглашает истину? Это, безусловно, разумное возражение и озабоченность, и в нем есть определенный смысл. Ответ на этот вопрос заключается в том, что авторитет — это культурная проблема социальной жизни. Существуют общепринятые нормы приемлемого и неприемлемого поведения в обществе. Эти нормы поведения устанавливаются самими обществами на основе мнений нынешних членов. На эти мнения сильно влияют исторические нормы и прецеденты, но они также меняются со временем. В настоящее время в западной науке прочно закреплены многие согласованные правила поведения и практики, которые обсуждались в этой книге. Авторитет в науке имеет иное значение, чем авторитет в других условиях. Научные авторитеты являются экспертами, в совершенстве владеющими знаниями в своей области науки, и хотя они формируют влиятельные мнения, их авторитет ограничен (по крайней мере, в некоторой степени) рабочими парадигмами их области, которые основаны на предыдущих научных исследованиях. Ясно, что точность или значение данных можно оспаривать, но нельзя просто изменить данные, потому что они не соответствуют желаемому результату (как это сделал Белый дом Буша, изменив заявления научных организаций). В науке авторитет опирается на фундамент научных исследований окружающего мира и обоснованную систему научных знаний, а не диктует свое мнение просто «потому, что я так сказал». В этом смысле он отличается от авторитета во многих других областях.

Вероятность разрушения науки самой научной властью

Поскольку западная наука — это социальная конструкция, выстроенная учеными и эволюционирующая со временем, она содержит семена собственного разрушения, посеянные в землю, из которой она произрастает. Ирония науки заключается в том, что научные авторитеты заявляют, что система научных убеждений основана не на человеческом авторитете, а на свойствах мира природы. Но это не что иное, как человеческий авторитет, недвусмысленно заявляющий, что нельзя делать выводы о знании, основанные на человеческом авторитете; такая власть может в любой момент изменить свое мнение и политику. Именно это произошло в сталинском Советском Союзе с теорией наследственности Лысенко. Научные методы развивались путем преодоления ошибок в нормальном человеческом мышлении, наблюдении, познании, рассуждении и т. д. Поскольку наше понимание человеческих ошибок продолжает развиваться, должен продолжать развиваться и научный метод. Следовательно, научные общества должны иметь возможность изменять нормы. Однако с властью (основанной на авторитете) также появляется возможность уничтожить себя. Наша научная культура может быть потеряна, если величайшие научные традиции будут утрачены последующими поколениями (как это произошло с Лысенко в Советском Союзе, хотя научная культура была восстановлена после смерти Сталина и ослабления власти Лысенко). Есть опасность, что система является тем, что люди говорят о ней, но, похоже, нет никакого способа обойти эту опасность. Нам остается только всеми силами стараться ее уменьшить. Это постоянная и актуальная проблема, и нам нельзя терять бдительность. Только данные по-настоящему беспристрастны. У общества есть право выбора, действовать или не действовать в соответствии с тем, что наблюдают ученые, но подтасовка наблюдений в угоду политической или религиозной власти всегда приводила к гораздо худшим ситуациям, чем согласие с наблюдениями ученых.

Опасность научного авторитета подстерегает нас и с противоположной стороны. Что, если научные общества станут слишком строгими в своих определениях того, что есть «настоящая наука»? Что, если легитимные источники знаний будут исключены, маргинализованы и, таким образом, уничтожены? Насколько нам известно, это уже происходит. В своей знаменитой книге 1975 года «Против метода: краткое изложение анархической теории познания» Пол Фейерабенд утверждал, что если бы мы применили нынешние «правила надлежащего научного поведения» к величайшим научным светилам истории (например, к Галилею), то не могли бы их назвать учеными[267]. Фейерабенд рассматривает акт установления правил надлежащей науки как источник групповой тирании, которая направлена на подавление творческих способностей и новых знаний. Он утверждает, что это разрушение науки в стиле Лысенко, что-то вроде подхода: «Если вы не занимаетесь наукой так, как мы говорим, вы не будете заниматься наукой вообще!» Как отметил Джон Стюарт Милль в своем эссе «О свободе», демократия — это не отсутствие тирании; можно просто променять тиранию монарха на тиранию большинства. Фейерабенд утверждал, что организованная и профессиональная наука — это тирания самопровозглашенных «настоящих» ученых, которая разрушит дальнейший прогресс. По мнению Фейерабенда, правила науки должны гласить: «Все возможно».