Что такое наука, и как она работает - [109]

Но вся штука в том, что Галилей оказался прав, а Блондло — неправ[241]. Первый считается одним из величайших ученых всех времен. Ученые пытаются выяснить, как Галилей пришел к своему открытию, а Блондло высмеивают за его ошибки[242]. Однако, по сути, они занимались одним и тем же. Они влюбились в свою гипотезу и старательно отвергали доводы, которые опровергали ее, одновременно развивая идеи, которые ее поддерживали. Тот факт, что Галилей был прав, а Блондло ошибался, является случайностью, а не отличительным признаком. Ученый, как и любой другой человек, может влюбиться в свои идеи и упорно придерживаться их, несмотря на опровержения. Люди обычно не мыслят по-байесовски; они не занимают беспристрастную позицию и не корректируют относительное убеждение по мере поступления новых данных. Напротив, они являются преданными концептуальными моногамистами, которые не решаются, а во многих случаях и не желают разводиться со своими интеллектуальными супругами[243].

Как и для каких целей научное сообщество использует байесовское мышление

Научное общество смягчает последствия небайесовского мышления отдельных ученых и их склонности влюбляться в свои идеи и хранить им верность даже перед лицом огромного количества опровержений. Как проницательно заметил Томас Кун, новые идеи и парадигмы редко принимают, потому что старая гвардия убедилась, что они ошибочны; скорее, приходит молодое поколение, воспитанное в контексте новой идеи, а старая гвардия в конце концов умирает. Поскольку научные общества со временем расширяются, новые мыслители постоянно знакомятся с парадигмами и могут иначе взглянуть на мышление и данные, не будучи подверженными предубеждениям предыдущего поколения. Поэтому научное сообщество со временем смягчает близорукую и трагическую преданность, которую отдельные люди (или даже группы) могут проявлять по отношению к ошибочной идее.

Как указывал Кун (и другие), существенной частью научных парадигм и обществ является процесс внушения людям этой парадигмы. Процесс научного образования в определенной области науки состоит из изучения языка этой области, определений научных объектов, используемых схем категоризации, аксиом и предпосылок, а также системы убеждений. Для профессиональных ученых не существует tabula rasa — чистого листа; студент получает предметные знания о научной области через фильтр настоящего. Чрезвычайно трудно, почти невозможно начать карьеру иконоборца. Завоевание авторитета само по себе подразумевает интеллектуальные атаки в адрес доминирующих парадигм. Те молодые провидцы, которые действительно совершают великие прорывы, обычно обучаются у именитых и хорошо зарекомендовавших себя членов истеблишмента и часто проводят свои бунтарские исследования под их защитой.

Тем не менее если существует реальное и воспроизводимое природное явление, которое не согласуется с нашими лучшими теориями, его невозможно скрывать, хотя можно долго и упорно игнорировать, отвергая по надуманным причинам, либо, что более типично, просто избегать смотреть правде в глаза. Тем не менее следующие поколения ученых будут наблюдать явление снова и снова, пока не найдут для него место в новой парадигме. Именно таким способом научное сообщество компенсирует естественную склонность человека увлекаться идеей, а затем подгонять под нее данные. Хотя от необходимости смены поколений в научных обществах веет могильным холодом, наука таким образом противостоит индивидуальным предубеждениям, подгонке фактов, иррациональному усилению и т. д. Это одна из причин, почему наука должна подвергать теории критическому анализу на протяжении времени, превышающего продолжительность жизни человека. По несколько мрачным словам известного физика Макса Планка: «Науку движут вперед только похороны».

В контексте групповой деятельности наука в конечном итоге действительно ведет себя байесовским и попперовским образом, даже если это не свойственно отдельным ученым. Отказ от байесовских и попперовских критериев определения науки, потому что некоторые известные ученые не ведут себя подобным образом, вызван ошибочным применением этих критериев к отдельным личностям, хотя эти критерии следует применять к научному сообществу в целом. Не важно, насколько упорными были Уэйкфилд, Бландлот или кто-либо еще в своих убеждениях. Не имеет значения, что сторонники теорий отказываются изменить свое мнение, даже если горы данных не соответствуют поддерживаемой ими идее. Важно лишь то, что с течением времени, рано или поздно, новые поколения ученых проводят ревизию имеющихся данных и бросают вызов теориям, которые не согласуются с наблюдениями.

В конце концов, научные общества компенсируют недостаток самокритичного мышления у человека. Именно это и наблюдали Латур и Вулгар в своем антропологическом исследовании рабочей лаборатории, упомянутом в главе 10 (т. е. в книге «Лабораторная жизнь»). Если комментарии о том, что строгость, с которой ученые проверяют теории, зависит от ресурсов, которые надо на это затратить, вызывают раздражение ученых, это лишь свидетельствует об отсутствии у них самокритичности. На самом деле критика в адрес недостатков отдельных ученых лишь подчеркивает важную роль научного сообщества в побуждении к критическому мышлению. Возражения рецензентов, которые ученые должны преодолеть в экспериментах (или нет, в зависимости от результатов экспериментов), представляют собой продукт критического мышления других членов общества, вынуждающих строго оценивать гипотезу, даже если ученые не склонны проверять свои гипотезы самостоятельно.