Что сердцу дорого - [71]

Яркие электрические лампы на высоких столбах освещали всю площадку, и, несмотря на спустившиеся сумерки, всюду продолжалась работа. У дома напротив строительный кран то и дело подавал каменщикам люльки с кирпичом, у школы урчали самосвалы, вывозившие мусор, в Сашкином доме слышались голоса строителей и стук — в нижнем этаже плотники настилали полы.

— Вадим, а как у вас с Тамарой, все решено?

Вадим улыбнулся и кивнул головой.

— Решено. Поженимся в мае. Весной. Она хочет, чтобы все было красиво. Деревья распустятся, цветы. А потом, когда закончатся занятия у меня в школе и у Тамары в институте, возьмем отпуск и отправимся в свадебное путешествие.

— О-о… — протянул Сашка. — По-дворянски. В Париж, Италию, Швейцарию?

Вадим за это ехидство надвинул шапку Сашке на глаза. Но не утерпел, выложил свой свадебный маршрут.

— Мы по нашей области отправимся. На велосипедах. Купим велосипеды, рюкзаки и покатим. Посмотрим исторические места, будем купаться в речках, ночевать в лесу.

Неплохо, — признал Сашка. — Может, и нам с Любой…

— Давайте вместе, — обрадовался Вадим.

— Это она придумала, Тамара? — спросил Сашка.

— Вместе, — с гордостью проговорил Вадим.

39

На крышах домов снег розовый от вечернего солнца. А в руке у мальчишки — синий.

— Сашка, смотри, у него синий снежок.

— Первоклассник, должно быть. Перемазался в чернилах.

Сашка стал солиднее. Или напускает на себя: жених все-таки. Будущий глава семейства. Через три дня новоселье и свадьба. Дом готов.

— Сашка, купим люстру, абажуры теперь не модные. С тремя лампочками, ладно?

— А еще эти есть, как их, на ножке?

— Торшер? Это потом. А пока — люстру. У этого окошка, у большого, которое на юг, поставим книжный шкаф. И будем покупать книги каждый месяц, самые любимые. Ладно, Сашка?

— Ладно.

— Ну, теперь ты скажи, чего ты хочешь.

Сашка улыбнулся. Он хорошо улыбался — чуть-чуть покровительственно, чуть-чуть загадочно.

— Я хочу, чтобы ты всегда была веселая, — сказал он. — А больше я ничего не хочу.

Люба хотела поворчать на Сашку: «Вечно ты уклоняешься от делового разговора, как будто не собираешься жить по-семейному», но почему-то раздумала.

— Который, ты говорила, номер? Семьдесят два?

— Семьдесят четыре. Вон тот, следующий.

— Не ахти домишко-то. Того гляди, завалится.

— Зато двухэтажный. Ну, стучи.

Сашка постучал. За дверью отвалили не меньше трех запоров, и толстая старуха показалась на пороге.

— Скажите, Назарова здесь живет?

— Нет, она внизу. Вон в ту дверь.

Пока Сашка с Любой переходили дворик, старуха глядела им вслед. Устинья Петровна в окошко заметила гостей, вышла встретить.

— Тихонько тут, ступеньки старые, сточились.

Ступеньки вели вниз. Скоро Сашка с Любой оказались в просторной кухне с прогнившим, но чисто вымытым полом. Из кухни Устинья Петровна провела их в темный узенький коридорчик и оттуда, наконец, в комнату.

— Проходите, садитесь, чего же в дверях-то стоять, — говорила она.

А Люба с Сашкой все стояли в дверях, с недоумением оглядывая комнату, словно попали не туда, куда ожидали.

Комната длинная и узкая, с низким потолком. Две кровати, шкаф, стол и два стула. Больше ничего. И все-таки тесно, так, что детскую накрытую тюлем коляску пришлось приткнуть у самых дверей.

— Сонина? — спросила Люба, кивнув на коляску.

— Как же, давно уж купила, месяца три. Вместе ходили выбирать.

— А сама она где?

— Часа два как увезли.

— Куда увезли? — не понял Сашка.

— В родильный дом, куда же теперь, — отозвалась Устинья Петровна.

Гости, наконец, прошли и сели у стола. Сидели молча, оробевшие и взволнованные тем таинственным событием, которое сейчас совершалось в Сониной жизни.

— Очень она боялась? — почему-то шепотом спросила Люба.

— Нет, ничего вроде. Она ведь кремень девка, не гляди, что росту малого, — с уважением сказала Устинья Петровна.

— Тесно как у вас, — вздохнул Сашка. — Что же, он тут и будет спать?

— Где больше-то? Если кровать отодвинуть, к окошку поставить — там еще холодней. Печка у нас старая, вовсе не прогревается. Третий год просим переложить, управдом все обещает, вот обещаниями и греемся.

— У нас девчата приданое купили, — сообщила Люба.

— Она и сама наготовила. Распашонки вышила — загляденье. С радостью ждет.

— Мы к ней завтра сходим, передачу снесем. Да, Сашка?

— Обязательно.

— Чайку, может, вскипятить? — предложила хозяйка.

Но Сашка отказался.

— Нет, мы пойдем.

И первым встал.

Первым вышел на улицу и молча шагал, хмурился, точно сердился на кого-то. Может, на того управдома, который все собирался и не мог собраться переложить печку. А, может, вовсе не на управдома. Но Люба — ведь она ни в чем не провинилась, и нечего ему дуться, нечего строить из себя мрачного демона.

— Знаешь что, Сашка? Я видела в детском универмаге чудные одеяльца, атласные. Давай купим Сониному малышу?

— Одеяльце?

Он посмотрел на Любу и усмехнулся одними уголками рта, а глаза оставались серьезными, в глазах был вопрос, и как будто укор, и что-то еще, что он хотел и не смел ей сказать. Люба сделала вид, что ничего не поняла. Самое лучшее, что она могла сделать. Почему она должна угадывать его мысли? Его нелепые мысли?

— Сейчас много строят. Я уверена, что Соне дадут комнату. Ее очередь не скоро, но ведь дома растут быстро. В конце концов, учтут, что она мать-одиночка.