Что сердцу дорого - [43]

— Завтра после работы придешь на бюро, — бросил Костя и вышел, с силой стукнув дверью.

…Заседание комсомольского бюро проводили в красном уголке нового цеха. Правда, он еще не был оштукатурен, днем здесь работали строители, но зато — свое помещение. Комсомольцы сами вымели строительный мусор, принесли из конторы стол и несколько стульев.

Члены бюро сидели за столом, Аркадий стоял, засунув одну руку в карман, а другой слегка придерживаясь за спинку стула. Он, казалось, ничуть не был смущен.

— Выпил с друзьями и проспал. Можете выносить взыскание, а что да почему — вас не касается, я никому не позволю копаться в моей душе.

— А я думаю — следует покопаться в этой самой душе, — возразил Костя.

Вадим молчал, положив на колени сцепленные в пальцах руки, и старался казаться спокойным. Он — член бюро, а тот — проштрафившийся комсомолец, и только об этом следует думать. Парень выпил и прогулял. Парень из его бригады. И никакого значения не имеет, что они когда-то сидели на одной парте. И то, что Соня… За что она его любит? Вот такого — худого, чуть скособочившегося, с залысинами на лбу. Чем приворожили ее эти черные нагловатые глаза? Или таким и надо быть, чтобы тебя любили девушки: уверенным в себе, беспечным, холодным… Да, он холоден, Аркадий. Душа его остыла, как выключенная печь с запекшейся на стенках серой коркой металла.

— Есть предложение — выговор.

Вадим усмехнулся. Толя Игнатов предлагает выговор, лишь бы скорее проголосовать и идти домой.

— Я не согласен, — задиристо восклицает Андрей. — Рогачев у нас в коллективе недавно, это его первый проступок. Надо перевоспитывать человека.

Вадим смотрит вниз, на старенький, в пупырышках дерматин, которым обит стол. Перевоспитывать? Нет. Гнать из бригады. Прочь, пусть работает, где хочет, только бы не видеть его, не говорить с ним…

— Почему молчишь, Вадим? Ты же, в конце концов, бригадир.

Вадим поднимает тяжелый взгляд.

— Ну и что же, что я бригадир?

— А то, что нельзя отмахиваться от человека!

— Погоди, Андрей.

Это ответственная работа. Бригада не может надеяться на человека, который прогуливает по пьянке. Он может наделать аварию, на такого пирометриста нельзя положиться.

Ничего этого не успел сказать Вадим, только подумал, и тут же налетели стремительным вихрем другие мысли, разметали его невысказанную речь. Нельзя положиться? А кто рекомендовал Аркадия на должность пирометриста? Тогда ты считал, что на него можно положиться. Наделает аварию? А по твоей вине не случилось ли не так давно аварии?

— Скажешь ты свое мнение, Вадим?

— Я… я скажу… Это позор для бригады — такие фокусы. И если еще случится… У Рогачева ответственная работа…

Аркадий кривит губы. Или это кажется? Он смеется над ним. Одурачил и смеется. Обещал работать честно, а теперь…

— Ты же обещал стараться, когда просил назначить тебя пирометристом. Говори: обещал или не обещал? — крикнул Вадим, теряя над собой власть от объявшей душу ненависти.

— Я прошу, чтобы на меня не орали.

— В самом деле, Вадим.

— Ну и решайте сами, и не спрашивайте моего мнения. Он будет гадости делать, а я должен молчать…

Вадим встал и огромными шагами вышел из красного уголка. На лестничной площадке трясущимися руками достал из кармана папиросы. «Идиот, — подумал он о себе. — Не мог сдержаться. Если его теперь оставят в бригаде…»

Вадим сам не знал, что будет, если Аркадия оставят в бригаде.

А его оставили. Объявили строгий выговор, потребовали дать слово, что больше не будет прогуливать. И на другой день Аркадий, как ни в чем не бывало, занял свое место у пульта управления.

Вадим замкнулся в себе, стал угрюмее, чем обычно, и молчаливее. И не только с Аркадием, с другими тоже. Ему всегда ближе всех членов бригады был Андрей, а теперь они стали почти врагами.

— Ты неправ, — сказал однажды Андрей Вадиму по пути на завод. — Я понимаю, он причинил тебе личные неприятности, но по-комсомольски…

— Ничего ты не понимаешь, — возразил Вадим. — Можешь воспитывать его, можешь с ним дружить, а с меня хватит. Я его понял.

— И буду дружить, — пообещал Андрей. — Выгнать из бригады проще всего. Надо найти к человеку подход.

И Андрей принялся искать подход к Аркадию. По вечерам они играли в красном уголке в шахматы. Если коллективно шли в кинотеатр, Андрей брал два билета — себе и Аркадию. Приглашал в общежитие. Даже пытался вовлечь его в самодеятельность, но не удалось.

Литейщики снова работали в старом цехе. Механизмы оказались несовершенными, капризничали, и теперь монтажники переделывали формовочный узел и холодильную камеру, в которой должны остывать отливки, устанавливали более мощные двигатели для конвейеров и толкателей.

Среди литейщиков первое место чаще всего занимала бригада Зуева. Зуев был мастером своего дела и умел вести плавку быстрее других. Но делиться опытом не любил и ворчал на Вадима, который нередко приходил на участок в его смену и подолгу упорно наблюдал.

— Чего смотришь? — угрюмо говорил Зуев. — В бригаде у меня был, так насмотрелся.

Но Вадим не уходил. У Зуева он был рядовым литейщиком и порой попросту не замечал многих важных моментов в работе бригадира. Теперь глаз у него стал зорче. Вадим видел, как Зуев старается поплотнее загрузить металл, каждую железку сам норовит поправить, чтобы не осталось между ними пустоты. Вниз литейщики Зуева насыпали мелочь, потом укладывали шихту покрупнее и снова все промежутки засыпали мелким ломом.