Что сердцу дорого - [26]

В новом светло-сером костюме Вадим выглядел мужественным и стройным, а глубокие карие глаза его светились таким счастьем, словно не на Костину свадьбу он пришел, а на свою. Неловко протягивая Вере две громоздкие коробки, он что-то говорил и все оглядывался на Соню, точно спрашивая ее, то ли говорит, что нужно. А Соня улыбалась и кивала — конечно, то!

Подарки новобрачным они ходили покупать вместе и при этом немного поспорили.

— Я куплю чайный сервиз, а ты — кофейный, — решила Соня.

Но Вадиму это не понравилось.

— Кофе тоже можно пить из чайного сервиза, — сказал он. — Я лучше куплю хрустальный графин и рюмки.

— Правильно, — насмешливо протянула Соня. — Поощрять пьянство!

Кончилось тем, что Вадим купил и кофейный сервиз и сверкающий графин с тонконогими изящными рюмочками.

— Расточитель, — засмеялась Соня.

— Ничего, — добродушно сказал Вадим. — Люди один раз женятся. Может, и на нашу свадьбу…

— На нашу?

Вадим смутился.

— И когда же она состоится, наша свадьба? — с легкой иронией спросила Соня.

— Соня, милая…

— Ты, кажется, собираешься здесь же, не отходя от кассы, сделать мне предложение, да?

— Могу, — серьезно ответил Вадим…

Сидя сейчас за свадебным столом рядом с Соней, Вадим все вспоминал этот разговор и внутренне улыбался. Ведь там, в магазине, она поняла, о чем он говорил, но не оборвала его. Значит, согласна? Сегодня же он потребует у нее ответа.

— Горько! — громче всех кричала звонкоголосая рыжая Зина Огаркова.

— Горько! — подхватывали все.

Костя, счастливый и гордый, без смущения целовал невесту.

Потом, сдвинув столы, танцевали под радиолу. Было очень тесно, пары то и дело сталкивались. Федор Федорович, тоже принимавший участие в танцах, беспрестанно извинялся, независимо от того, он ли кого задел, или его толкнули.

Вадим танцевать не умел. Соня кружилась с Андреем, а он слонялся по комнате, осторожно обходя танцующих, и немного завидовал им. Но в общем-то ему тоже было весело.

Звучала музыка, кружились пары, а Сашка и Люба ссорились. Сашка, уже сильно охмелевший, стоял у стола с рюмкой водки в руке, а Люба пыталась отговорить его от этой очередной рюмки.

— Не пей, слышишь? Если выпьешь, — все! — говорила Люба, держа его за руку и едва не плача.

От недавней Сашкиной покорности и следа не осталось.

— Тебе чего? — отвечал он. — Я не позволю собой командовать! — И быстро опрокинул рюмку в рот.

Резко повернувшись, Люба отошла от него. Тут же ее пригласил танцевать Костя. Люба положила руку ему на плечо и машинально переставляла ноги, но лицо у нее было расстроенное. Костя что-то говорил ей, доказывал, но она, казалось, не слышала.

В кухне, облокотившись на заставленный грязной посудой стол, плакала рыжая Зина.

— Почему меня никто не любит? Почему мне нет счастья? — говорила она.

Тамара гладила ее по голове и рассудительно, тихо и печально убеждала:

— Ну, брось, Зина… Придет к тебе твое счастье.

— Но когда же, когда? — всхлипывая, спрашивала Зина.

На это Тамара не могла ответить и, обняв подругу за плечи, смотрела куда-то вдаль тоскующими глазами…

Расходились на рассвете. Вере и Косте жали руки, желали счастья, всяческих успехов, дюжину детей и прочих радостей.

— На крестины не забудьте пригласить!

— Я согласен стать крестным папой!

— А если двойня, то и я тоже.

— Костя, не забывай, что ты глава!

— Вера, не давай мужу воли.

— На дорогу еще по рюмочке, — упрашивал жених.

Вадим нарочно задержался и вышел с Соней последним, чтобы избежать попутчиков. Ему необходимо было остаться с нею наедине.

Светало. Падал крупный снег. Улица была необыкновенно чистой и белой, но уже вышли беспокойные дворники, и снег, взвихряясь под их лопатами, освобождал дорогу. Кроме дворников, на улице никого не было, даже трамваи еще не ходили. Дома сквозь белую пелену виднелись смутно, а там, дальше, в глубине улицы, и вовсе ничего не было видно, кроме этой густой и мягкой снежной завесы.

— Так как же, Соня… — тихо говорил Вадим, растеряв ту решимость, с которой, сидя за свадебным столом, собирался потребовать у Сони окончательного ответа.

Мягкие белые звездочки садились на Сонин пуховой платок, на мех воротника. Вот одна попала на ресницу и тут же растаяла.

— Я хочу сказать… как с нашей свадьбой… Будет она? — набравшись храбрости, продолжал Вадим. И, с трудом выговорив эти слова, напряженно ждал ответа.

«Нет». Сейчас скажет «нет», — почему-то казалось ему.

— Будет, — просто и не раздумывая, ответила Соня.

Отчего-то Вадим сегодня казался ей особенно дорогим. Она уверена была, что любит его, всегда будет любить. И почему это раньше казалось, что она полюбит кого-то другого? Нет, никого! Он очень славный, ее Вадим. И он так любит ее! Они будут счастливы, как Вера с Костей.

На сердце у Сони — теплота и покой. Вот и осуществились ее мечты, и кончилось это непрестанное, тревожное ожидание любви. Она станет женой Вадима. Все очень, очень хорошо, хотя и немного просто, буднично. Буднично?..

И вдруг умиротворенность, минуту назад царившая в сердце Сони, сменяется грустью. Где-то в глубине души возникает что-то тяжелое, нехорошее, похожее на протест. «Не любишь, не любишь, не любишь…» — слышится Соне, и наперекор этому внутреннему голосу она вслух говорит: