Что сделала моя лучшая подруга - [5]

Я представляю, как он крепко стискивает руль одной рукой, а другой прижимает к уху мобильник, как он в своем деловом костюме гонит автомобиль по автостраде. Мне хочется заплакать от облегчения — он в пути, он едет сюда! У меня дрожит нижняя губа, опять наворачиваются слезы. Слава богу. Мне лучше только оттого, что я услышала его голос.

Том надежный человек, на него можно положиться. Он из тех, кому друзья звонят, когда нужен совет, как выгоднее продать машину, или когда требуется правильно заполнить налоговую декларацию, или когда необходимо переставить тяжелую мебель. Мой отец захотел, чтобы я вышла замуж за Тома, в ту же секунду, как только узнал, что у него есть полный набор инструментов, а главное — он знает, как с ними обращаться. В день нашего знакомства он починил мой протекающий кран. Господи…

«Ну вот», — сказал он, вылез из ванны и на пробу включил воду и выключил, держа в руке плоскогубцы, которые я ему дала, — единственный инструмент, который сумела разыскать в доме. Мы с Вик, моей соседкой по квартире, таращились на кран и ждали, что вода опять начнет капать — но она не закапала. Мы были в полном восторге.

«Так вы говорите, Том, — зашла издалека Вик, — вы консультант по менеджменту — а похоже, это стабильная и неплохо оплачиваемая работа…»

Том сдержанно кивнул.

«Вы — друг моей подруги, а значит, вряд ли чокнутый, — продолжала рассуждать Вик. — Вы умеете чинить разные вещи…»

«Ты вообще хоть куда», — подумала я, глядя в его голубые глаза, возле которых под очками собрались морщинки, потому что он улыбнулся.

«Комната ваша, если захотите», — объявила Вик, для начала глянув на меня в поисках одобрения.

«Вот как? — рассмеялся Том. — А справки навести не желаете? Вообще-то следовало бы, — неожиданно серьезно сказал он. — Я могу оказаться кем угодно. То есть на самом деле я не кто угодно, но мог бы оказаться».

Но конечно, он оказался образцовым соседом, а как выяснилось десять месяцев спустя — образцовым бойфрендом.

В моей замерзшей, онемевшей руке звонит мобильник. Это он.

— Том? — поспешно отвечаю я. — Где ты?

— Сверн… Эм четыре… как идиот… но тут эстакада… проехал «Олимпию»[2]… двадцать мин…

Связь такая ужасная, что я его почти не слышу, но, похоже, он все еще в машине.

— …случилось? …справочное больницы и я…

Потом связь прерывается окончательно. Я перезваниваю Тому и попадаю на голосовую почту. Но он сказал «двадцать минут» — я точно расслышала. Сжимая мобильник, как талисман, я пытаюсь вернуться в больницу через ту дверь, из которой вышла, но, оказывается, сделать это не так просто, потому что на ней кодовый замок.

Следующие десять минут я ускоренным шагом огибаю здание больницы, поглядывая на указатели, утверждающие, что таким путем я попаду к главному входу, но в действительности я иду по неосвещенным узким проходам между жутко темными, старыми краснокирпичными зданиями клиники. На окнах раздвинуты шторы, но за ними — пугающе пустые палаты. Я стараюсь не заглядывать в окна, прохожу мимо них как можно быстрее. Мне страшно увидеть призраков, беззвучно передвигающихся внутри, — бывших пациентов, которые умерли здесь и теперь навсегда привязаны к этому суровому викторианскому зданию. Меня начинает подташнивать от страха, который я сама на себя нагнала. Мне обязательно нужно услышать знакомый голос. И я звоню Френсис.

— Алло? — тихо отвечает старшая сестра.

— Это я. — Мой голос звучит неровно, но не только потому, что я быстро иду.

— О, привет, Эл. Слушай, ты уж меня прости, но время не очень подходящее. Я только что уложила Фредди. Он сегодня очень капризничает.

Я пытаюсь представить, как Френсис сидит в своей половинке двухквартирного дома. Шторы плотно занавешены, посуда вымыта, включен телевизор — все тихо и нормально.

— Да и связь ужасная, — добавляет сестра. — Ты как будто в аэродинамической трубе.

Я резко поворачиваю за угол, смотрю влево и чуть ли не теряю сознание от радости. О, слава богу — я вижу фасад больницы и вход в приемный покой. Я замедляю шаг и пытаюсь отдышаться, проходя мимо нескольких «неотложек». Но в следующее мгновение застываю от ужаса, потому что у одной из машин дико взвывает сирена, начинает мигать проблесковый маячок. Машина быстро покидает стоянку и мчится кому-то на помощь. Я даже не успеваю заметить водителя в темной кабине.

— Ты где? — спрашивает Френсис в этот момент.

Я делаю вдох.

— Я…

— О нет! — прерывает меня сестра. — Кажется, Фредди услышал. О господи, пожалуйста, пусть только он не просыпается! Не говори ничего, Элис! — шепчет она в трубку, и я послушно молчу, хотя могу только гадать, каким образом Фредди мог услышать сирену «неотложки» из динамика телефонной трубки — ведь он наверняка далеко от телефона. Он ребенок, а не летучая мышь.

— Все в порядке, — выдыхает в трубку Френсис. — Он спит. На самом деле я рада тебя слышать. Я никак не могу дозвониться маме. Ты не знаешь, где она? Я звонила домой, но она не берет трубку. Не могут же все куда-то уйти — в четверг вечером!

Я останавливаюсь. Я хорошо знаю, что по моему совету мама и папа привыкли отключать телефон на время завтрака, обеда и ужина на полчаса ради спокойствия, чтобы избавить себя от непрерывных звонков, связанных с уходом за младенцами. Наверное, они попросту забыли включить телефон.