Что приносит тьма - [73]

– Отлично, – шумно захлопнул табакерку вельможа. – Это все.

– Но…

Джарвис поднял бровь.

Полные щеки Ли-Джонса потемнели. Он стиснул зубы, выдавил:

– Как прикажете, милорд, – и откланялся.

Барон, задумчиво хмурясь, смотрел ему вслед, когда на пороге появился один из состоявших на службе Джарвиса бывших военных, стягивая с плеч темный, забрызганный дождем плащ.

– А, Арчер, – улыбнулся Джарвис. – Входите и закройте дверь. У меня есть для вас задание.

ГЛАВА 43

Хотя и Перлман, и Бересфорд отрицали это, Себастьян подозревал, что оперная треуголка, очертания которой разглядел Фой в окне наемного экипажа в ночь убийства, по всей вероятности, принадлежала одному из них.

Он решил начать с юного ирландского поэта.

Поиски заняли некоторое время, но в конце концов виконт нашел Бересфорда бродившим среди надгробных плит на погосте маленькой часовни восемнадцатого века, расположенной к северо-востоку от Кавендиш-сквер. Задержавшись под аркой кладбищенских ворот, Девлин наблюдал, как ирландец остановился у одного из более новых памятников, снял шляпу и склонил голову в беззвучной молитве.

Через несколько минут Бересфорд вернул головной убор на место и направился в сторону улицы, но, завидев Себастьяна, резко остановился, и его щеки пошли пятнами гневного румянца.

– Что?! Человеку невозможно даже помолиться за свою усопшую сестру, чтобы за ним не шпионили?

– У вас здесь похоронена сестра? – удивился Девлин.

– Младшая, Элизабет. Два года назад Луиза пригласила ее на лондонский сезон. Для сестры это было исполнением заветных мечтаний. Я никогда прежде не видел, чтобы она так радовалась.

Ветер зашелестел желтеющими листьями боярышника на церковном дворе, обдал мужчин запахом сырой земли и увядающей травы.

– И что же случилось?

– Всего через пять недель после приезда сюда Элизабет скончалась от лихорадки.

– Сочувствую.

На щеке ирландца дернулся желвак, но он промолчал.

Себастьян повернулся уходить.

– Насколько я понимаю, вы хотели со мной о чем-то поговорить? – остановил его Бересфорд.

Девлин покачал головой:

– Разговор может подождать до более подходящего момента.

– Почему? Из уважения к моей сестре? Она мертва. Если у вас есть что сказать мне, выкладывайте, да и дело с концом.

Себастьян покосился на громоздкий неоклассический фасад часовни.

– Есть свидетель, утверждающий, что он своими глазами видел, как в ночь убийства Эйслера, примерно через час после захода солнца, у дома ростовщика какой-то мужчина высадил из наемной кареты уличную женщину. Мужчина в складной треуголке.

Лицо собеседника отвердело, отчего он стал выглядеть значительно старше – и не таким кротким.

– Если вы спрашиваете, был ли этим мужчиной я, мой ответ – нет. Я ведь уже говорил вам.

– Действительно, говорили. Тогда скажите вот что: когда вы в последний раз встречали Эйслера?

– В субботу, накануне его смерти.

Готовность ответа стала для Себастьяна неожиданностью.

– Тогда вы в последний раз привозили ему женщину?

– Вообще-то, нет. Я встретил Эйслера здесь.

– Здесь? – Девлин сомневался, верно ли расслышал. – У Портлендской часовни?

– Именно так.

Себастьян обвел взглядом сереющие ряды замшелых надгробий. Часовню возвели меньше ста лет тому назад, а погост уже был переполнен.

– Когда это было?

– Поздним вечером в субботу.

– Что Эйслер тут делал?

– Я не спрашивал.

– Вы разговаривали с ним?

– Разговаривал. Я не собирался этого делать, но он сам подошел ко мне. Обвинил меня в слежке. Если хотите знать, старик был выпивши. Нес всякую чушь – утверждал, будто ему известно, что «они» наблюдают за ним. Даже обвинил меня в работе на «них». Но когда я поинтересовался, кто такие «они», разразился возмущенной тирадой о каком-то французе по имени Колло.

– О Жаке Колло? – резко переспросил Девлин. – И что насчет Колло?

– Говорю же вам, старый хрыч здорово набрался. Бормотал почти бессвязно. В его словах не было смысла. Он твердил, что это Колло во всем виноват.

– В чем виноват?

Бересфорд пожал плечами.

– Наверное, Эйслер имел в виду слежку за ним. Я действительно не понял – говорю же, он был пьян в стельку.

Ветер дунул снова, погнал по заросшей тропинке опавшие листья и растрепал золотые кудри юного ирландца. Через какое-то мгновение тот сказал:

– Послушайте… Знаю, вы считаете, будто ростовщика застрелил я, но это не так. Не стану утверждать, что не желал убить его. Откровенно говоря, я несколько раз всерьез задумывался о том, как это сделать. Но я слишком труслив, чтобы решиться на подобный поступок. – Черты Бересфорда исказились, словно от презрения к самому себе. – Я позволил этому куску дерьма использовать меня в качестве инструмента для удовлетворения его извращенных пристрастий. Он разговаривал со мной так, словно я мразь. Угрожал мне. И я поддался. Потому что был слишком слаб и боялся что-либо предпринять.

– Порою, чтобы признать свою слабость, нужно больше отваги, чем чтобы прийти к недругу домой и всадить ему в сердце пулю.

Бересфорд невесело хмыкнул, мотнул головой:

– Нет, – и тут черты его лица напряглись.

– Что? – переспросил Себастьян, наблюдавший за собеседником.

– Припомнил слова Эйслера – про того француза, Колло.